Эмма Донохью - Чудо

Укрытая платом голова продолжала качаться, как колокол.

– Нам не давали таких указаний. Это ужасно печально, но…

– Печально? – Громкий голос Либ словно обвинял. – Это, по-вашему, подходящее слово?

Лицо сестры Майкл сморщилось.

– Хорошие медсестры выполняют правила, – прошипела Либ, – а лучшие знают, когда их можно нарушить.

Монахиня вылетела из комнаты.

Либ судорожно вздохнула и села подле Анны.

Когда девочка проснулась, ее пульс был как скрипичная струна, вибрирующая прямо под кожей. Либ записала обычным четким почерком:

Четверг, 18 августа, 13:03.

Пульс 129, нитевидный,

Затрудненное дыхание.

Она позвала Китти и велела ей собрать все подушки в доме.

Китти вытаращила глаза, потом помчалась выполнять поручение.

Либ подложила все подушки под спину Анне, чтобы девочка почти сидела в кровати, и от этого ей как будто стало немного легче дышать.

– Ты, который вознесешь меня от врат смерти, – пробормотала Анна, не открывая глаз. – Вызволи меня из рук врагов моих.

С какой радостью Либ сделала бы это, если бы знала как: вызволила бы Анну, освободила ее от пут.

– Еще воды?

Она предложила девочке ложку.

Веки Анны затрепетали, но не поднялись. Она покачала головой:

– Да свершится это надо мной.

– Ты можешь и не чувствовать жажду, но пить все равно нужно.

Плотно сжатые губы разомкнулись и приняли ложку воды.

Проще было бы откровенно поговорить на улице.

– Хочешь снова прогуляться в кресле-каталке? День чудесный.

– Нет, спасибо, миссис Либ.

Либ и это занесла в книжку:

Чересчур слаба и не может выехать в кресле.

Ее записная книжка перестала быть просто подспорьем к памяти. Она стала свидетельством преступления.

– Эта лодка как раз для меня, – пробормотала Анна.

Может быть, это причудливая метафора для кровати, единственного наследства, оставшегося от брата? Или ее рассудок пострадал от голодания? Либ записала:

Легкая спутанность сознания?

– Анна… – Либ взяла в руки опухшую ручонку девочки. Холодная, как у фарфоровой куклы. – Ты знаешь о грехе, который зовется самоубийством?

Светло-карие глаза открылись, но смотрели в сторону.

– Дай прочту тебе кое-что из «Изучения сознания», – сказала Либ, взяв служебник и отыскав в нем страницу, которую отметила накануне. – «Ты сделал что-нибудь, чтобы укоротить свою жизнь и приблизить смерть? Желал ли ты собственной смерти, испытывая страсть или нетерпение?»

– Я воспарю и найду успокоение, – покачав головой, прошептала Анна.

– Ты в этом уверена? Разве самоубийцы не попадают в ад? – Либ заставила себя продолжить: – Тебя даже похоронят не с Пэтом, а за кладбищенской стеной.

Анна повернулась щекой к подушке, как маленький ребенок, у которого болит ухо.

Либ вспомнила о первой загадке, которую загадала девочке: «Меня и нет, и ты меня не видишь». Наклонившись к девочке, она прошептала:

– Почему ты стараешься умереть?

– Чтобы отдать себя. – Анна не отрицала, она лишь поправила Либ. Она вновь и вновь твердила молитву Доротеи: – Боготворю тебя, о дорогой крест, облагороженный прекрасными уязвимыми конечностями Иисуса, моего Спасителя, обагренный Его драгоценной кровью.

При последнем свете дня Либ помогла ребенку сесть в кресло, чтобы можно было проветрить постельное белье и разгладить простыни. Анна сидела, поджав колени к подбородку. Потом доковыляла до ночного горшка, оставив в нем лишь несколько темных капель. Вернулась к кровати, двигаясь как старуха – старуха, которой она никогда не будет.

Когда девочка уснула, Либ принялась вышагивать по комнате. Ничего не оставалось, как попросить принести горячих кирпичей, поскольку даже дневная жара не могла остановить озноб Анны.

Четверть часа спустя пришла горничная с заплаканными глазами, притащив четыре кирпича и засунув их Анне под одеяло. Девочка крепко спала.

– Китти, – неожиданно для себя начала Либ. У нее стучало в висках. Если она ошибается и горничная заодно с миссис О’Доннелл, то эта попытка принесет скорее вред, чем пользу. С чего начать? Не с обвинения или даже информации. Сочувствие – вот что хотела пробудить Либ в молодой женщине. – Твоя кузина умирает.

Глаза Китти сразу наполнились слезами.

– Все Господни чада нуждаются в еде, – продолжала Либ. Потом заговорила еще тише: – До недавнего времени в Анне поддерживали жизнь с помощью мерзкого трюка, преступного мошенничества, практикуемого во всем мире. – Заметив страх в глазах горничной, она пожалела, что произнесла слово «преступный». – Ты знаешь, что именно я собираюсь тебе сказать?