Эмма Донохью - Чудо

Как отметила Либ, которая теперь искала доказательств, движения девочки определенно замедлились. Ее руки и ноги стали холодней и бледней, чем были неделю назад. Но сердце билось чаще, как крылья маленькой пташки. На щеках Анны появился лихорадочный румянец. Кожа местами стала грубой, как терка для мускатного ореха. От девочки исходил неприятный запах, и Либ хотелось сделать ей обтирание губкой, но она опасалась, что Анна замерзнет еще больше.

– Боготворю тебя, о дорогой крест… – Глядя в потолок, Анна шептала слова молитвы к Доротее.

Либ вдруг потеряла терпение.

– Для чего так часто повторять эту молитву? – спросила она, ожидая, что Анна опять назовет молитву личной.

– Тридцать три.

– Прошу прощения?

– Тридцать три раза в день, – ответила Анна.

Либ подсчитала в уме. Получалось больше одного раза в час, а если учесть сон, то больше двух раз каждый час. Что сказал бы Берн, будь он здесь? Как распутал бы эту загадку?

– Тебе мистер Таддеус велел это делать?

Анна покачала головой:

– Столько ему было лет.

Либ поняла не сразу.

– Христу?

Кивок.

– Когда Он умер, а потом воскрес.

– Но зачем тебе повторять именно эту молитву тридцать три раза в день?

– Чтобы вызволить Пэта из… – Она не договорила.

В дверном проеме, простирая вперед руки, стояла миссис О’Доннелл.

– Доброй ночи, мамочка, – сказала девочка.

Каменное лицо. Либ ощущала исходящую от женщины ярость. Или Розалин опечалилась из-за того, что ей было отказано в такой малости, как объятия? Разве дитя не обязано дать это выносившей его матери?

Розалин повернулась и вышла, хлопнув дверью.

Да, ярость, и не только в отношении девочки, не подпускавшей мать к себе, но и сиделки, видевшей все это.

Либ пришло на ум, что Анна может, даже не сознавая этого, заставить женщину страдать. Голодать назло матери, которая превратила ее в нечто вроде аттракциона на ярмарочной площади.

Через стену слышались возгласы и жалобные отклики молитвы. Либ заметила, что сегодня Анна не попросилась принять в ней участие – еще один знак, что силы начинают ее покидать.

Девочка легла на бок, свернувшись калачиком. Почему о мирно спящем человеке люди говорят «спит как младенец»? Либ это удивляло. Дети часто спят, разбросав в стороны руки и ноги, или сворачиваются калачиком, словно для того, чтобы вернуться в то забытье, из которого их выдернули.

Она подоткнула одеяла, которыми была укрыта Анна, и добавила четвертое, потому что девочка продолжала дрожать. Встав, Либ подождала, пока Анна уснет и стихнут монотонные голоса за дверью.

– Миссис Райт… – В дверях снова появилась сестра Майкл.

– Вы все еще здесь? – спросила Либ, обрадовавшись, что есть шанс поговорить с монахиней.

– Я осталась на молитву. Можно мне…

– Входите, входите.

На этот раз Либ все четко объяснит, чтобы склонить монахиню на свою сторону.

Сестра Майкл осторожно притворила дверь.

– Легенда, – сказала она шепотом, – старая история, которую я рассказывала Анне.

– Да? – нахмурилась Либ.

– Это об исповеди. Девочка в той истории была наказана не за то, что выпустила гостию изо рта, – продолжала монахиня, – а за то, что всю жизнь хранила в тайне свою оплошность.

По мнению Либ, это было теологическое буквоедство, и она не собиралась тратить на него время.

– Вы говорите загадками.

– Понимаете, когда старуха наконец исповедалась, она избавилась от бремени, – прошептала монахиня, скользнув взглядом в сторону кровати.

Либ заморгала. Означают ли эти намеки, что монахиня думает, будто Анна должна исповедаться в ужасной тайне, что она в конечном счете никакое не чудо?

Либ попыталась вспомнить их короткие разговоры за последнюю неделю. Разве монахиня когда-нибудь говорила, что верит, будто Анна живет без еды?

Нет. Ослепленная предубеждением, Либ просто предположила, что она так думает. Сестра Майкл между тем выполняла свои обязанности или отделывалась безобидными общими фразами.

Либ подошла к ней очень близко и пробормотала:

– Вы знали с самого начала.

– Я только лишь… – Сестра Майкл протестующе подняла руки.

– Вы так же, как я, знакомы с законами питания. Мы обе с самого начала знали, что это обман.

– Не знали, – прошептала сестра Майкл – Мы ничего не знаем наверняка.

– Анна быстро угасает, сестра. С каждым днем слабеет, температура понижается, она двигается с трудом. Вы принюхивались к ее дыханию? Желудок поглощает сам себя. – (Выпуклые глаза монахини засверкали.) – Мы с вами должны докопаться до правды, – хватая ее за руку, сказала Либ. – Не просто потому, что нам дано это задание, а потому, что от этого зависит жизнь ребенка.