Эмма Донохью - Чудо

– Напротив, для обнаружения обмана этот надзор проводится со всей возможной тщательностью, – ответила она. – Ничто не должно отвлекать нас от наблюдения за каждым движением девочки, чтобы увериться в том, что она не принимает пищу.

Берн перестал писать и откинулся на спинку скамьи:

– Довольно варварский эксперимент? – (Либ сжала губы.) – Предположим, озорница каким-то образом украдкой получала пищу с самой весны, – продолжал Берн, и в этой деревне фанатиков его реализм воспринимался с облегчением. – Но если ваш надзор столь безупречен, это означает, что Анна О’Доннелл не ест уже три дня.

Либ с трудом сглотнула. Именно этого она начала опасаться, но не хотела признаваться в этом журналисту.

– Не думаю, что он настолько безупречен. Полагаю, что во время дежурства моей сменщицы… – Неужели она действительно собирается безосновательно обвинять свою коллегу? Либ вовремя остановилась. – Надзор проводится на благо Анны, чтобы освободить ее из пут обмана.

Безусловно, Анна стремится вновь стать обыкновенным ребенком, так ведь?

– Заставляя ее голодать?

У этого малого такой же аналитический ум, как у Либ, и более жесткий.

– «Надлежит проявить твердость, чтобы быть добрым», – процитировала Либ.

Берн узнал цитату:

– Гамлет убил троих или пятерых, если принять в расчет Розенкранца и Гильденстерна.

Невозможно состязаться по уму на равных с журналистом.

– Если Анна начнет слабеть, они выскажутся открыто, – настаивала Либ, – родители, горничная, тот, кто за этим стоит. Еще и потому, что я запретила собирать с посетителей пожертвования.

– Высказаться открыто, – поднял брови Берн, – взять на себя вину и предстать перед судом за мошенничество?

Либ не подумала о криминальной стороне этого дела.

– Что ж, рано или поздно голодный ребенок дрогнет и признается.

Но, говоря это, Либ с ужасом поняла, что больше этому не верит. Анна неподвластна голоду.

– Мне пора спать, мистер Берн. – Либ вскочила на ноги.

Он разгладил свои волосы:

– Если вам действительно нечего прятать, миссис Райт, тогда впустите меня, чтобы я сам увидел девочку – минут на десять, – и в следующей статье я осыплю вас похвалами.

– Мне не по душе ваш торг, сэр.

На этот раз он отпустил ее.

Вернувшись в комнату, Либ пыталась уснуть. Эти восьмичасовые смены нарушали естественный ритм организма. Она выбралась из вмятины в матрасе и взбила подушку.

Либ сидела в темноте на кровати, и вдруг ее впервые осенило: что, если девочка не врет?

На какое-то время она отбросила все факты. Как учила ее мисс Н., настоящая сестринская помощь начинается с понимания болезни, и, кроме того, сестра должна вникнуть в психическое и физическое состояние страдальца. Итак, вопрос состоял в том, верит ли девочка в свою историю.

Ответ был ясен. Анна О’Доннелл излучала убежденность. Возможно, случай истерии, но совершенно искренней.

Либ почувствовала, как у нее поникли плечи. Эта девочка с нежным лицом не враг ей, не закаленный узник. Всего лишь девочка во власти некой иллюзии, которая, сама того не зная, подходит к краю пропасти. Всего лишь пациентка, нуждающаяся в незамедлительной помощи медсестры.

Пост

отказываться от пищи

период воздержания,

фиксированный временными рамками, безопасный,

постоянный, стойкий, усиленный

В пять часов утра четверга Либ вошла в спальню. При мерцающем свете лампы она посмотрела на спящую Анну О’Доннелл.

– Никаких изменений? – шепотом спросила она монахиню.

Голова в чепце качнулась из стороны в сторону.

Разве может Либ сообщить ей о визите доктора Стэндиша, не высказав собственного мнения? И что может монахиня, которая верит, будто девочка питается манной небесной, вынести из его теории о том, что Анна – изводящая себя голодом истеричка?

Сестра Майкл, взяв плащ и сумку, вышла за дверь.

Лицо ребенка на подушке напоминало упавший с дерева плод. Либ заметила, что глаза Анны опухли больше обычного, возможно от лежания плашмя всю ночь. Одна щека смята от складок подушки. Это тело, как пустая страница, на которой записывается все, что с ним происходит.

Либ пододвинула стул и села. Она смотрела на Анну с расстояния не более двух футов. Округлая щека, поднимание и опускание грудной клетки и живота.

Итак, девочка искренне верит в то, что живет без пищи. Однако ее тело говорит о другом. А это означает, что до воскресной ночи кто-то еще кормил Анну, и она затем почему-то… забывала об этом факте? Или, может быть, не запечатлевала его. Анну кормили в состоянии некоего транса? Может ли спящий ребенок проглотить пищу, не подавившись, – точно так, как лунатик бродит по дому с закрытыми глазами? Возможно, просыпаясь, Анна знала только, что насытилась, словно ее напитали небесной росой.