Дмитрий Быков - ЖД (авторская редакция)

— Гадамер — гадомер, измеритель количества гадов,— в последний раз попытался Псиш перевести все в шутку.

— А,— сказал Волохов.— Ну да, конечно. Ада мэр. Любитель садо-мер. Вопрос снят, всем спасибо.

— Я не готов сейчас к лекции,— фальцетом сказал Бакулин.— Никто не предупреждал, что будут дети…

— Ну да, ну да,— еще ласковей сказал Волохов.— Все дети, а вы взрослые. Хотите, я вам сейчас скажу, Ося, что такое ваша герменевтика, и ваш Гадамер, и в особенности ваш усатый Лоцман? Простите меня тысячу раз за кощунство. Вся ваша семиотика, и Соссюр, и структурализм, и тартуские сборники, с точки зрения нормального соседа-гуманитария,— вы не забывайте, друг мой, истфак ведь в том же первом гуманитарном корпусе… У нас знаете как шутили? Хорошую вещь Соссюром не назовут! Все это дешевый способ подавлять собеседника, система переименований, жалкие понты, банальный перенос каббалистики на вещи, каббалистикой не исчерпываемые. Поэтому вы все так любите ритуалы и прочие магические штучки, а также книжки про тайные общества и эзотерические братства. Все это, знаете, попытка сажать огурцы посредством геометрических вычислений. Знаете такую сказку?

Все молчали, демонстративно не глядя на Волохова, но это его уже не останавливало.

— Вы «Магизм и единобожие» читали? Там это подробно прописано… У всей вашей филологической каббалы довольно низменные цели — тот же самый эзотерический язык, чтоб чужие боялись, все черты секты, я вам потом перечислю, если хотите… и главное — презрение ко всему, что не секта. Я только не понимаю: вы действительно хотите, чтобы вся литература перестала существовать, или кое-что оставите? Из того, что нравится вам лично? А, да, забыл. Тут же еще и фрейдизм, тоже ваша вера. Получаем, значит, такой синтез: с одной стороны, всем управляет срамной низ, а с другой — ритуал. Ничему божественному и просто хорошему вообще места не остается. Все тайно желают двух вещей — инцеста и славы. Если писать о литературе, как пишете вы, да еще и делать литературу по вашим рецептам, как вот товарищ Псиш, тысяча извинений,— можно за каких-то двадцать лет всю ее, голубушку, убить на фиг, и с чем вы тогда останетесь? Мне особенно нравится ваша манера излагать, этот ваш новый РАПП, с первых фраз уничтожающий оппонента. Но это все потому, Ося, что оппонент до времени молчит, подавленный количеством иностранных имен и непонятных слов. А потом он в один прекрасный день устанет от ваших толкований слова «хуй», инцестуозности, интертекстуальности — и скажет вам открытым текстом, что и литература ваша, простите, говно, и наука, ее обслуживающая, не лучше. Простите мой французский, но у Псиша в текстах и не такое случается. Нос не надо драть, Ося. Вы поняли меня? Га-да-мер,— передразнил он.— Я знаете где видал вашего Гадамера? И Лоцмана? И что вы имеете на это возразить?

— Господи, да кто же будет возражать?— снова возвел очи к небу Бакулин.— Дикаря привели в кают-компанию, показали компас, дикарь на него помочился — что тут возразишь? Чтобы спорить, надо, чтобы оба собеседника по крайней мере знали слова…

Псиш оглушительно захохотал.

— Женя,— сказал томный из своего угла.— Женя, зачем ты водишь в кают-компанию дикарей, которые мочатся на компасы?

— По-моему, вы обидели девушку, Илья,— улыбнулся Волохов, прибегая к любимому приему ЖД.

— А-а,— протянул томный.— Ну да, конечно. Можно, я не буду отвечать?— отнесся он к хозяйке.— Мне скучно, мебель хрупкая…

— Да, действительно,— поддержал юношу его сосед справа, бровастый, с ярким румянцем.— Давайте пить чай. Маша, солнце, что к чаю? Я весь день жду и трепещу!

— Ну ладно,— сказала Женька.— Вы тут посидите еще, помажьте компас жертвенной кровью… А мы с дикарем пойдем, пожалуй.

— Но я не понимаю!— внезапно обрела дар речи Маша.— Я не понимаю, как это можно — вот так прийти и… Есть же, в конце концов…— Она не договорила и бурно разрыдалась.

— Маша! Маша, сердце мое!— подскочила к ней с утешениями толстая очкастая девушка, слушавшая Волохова с таким непримиримым выражением лица, что от ярости, казалось, испарились все ее рациональные аргументы.— Маша, как ты можешь? Ты! Он пальца… он ногтя твоего не стоит! Маша! Из-за кого?!

— Пошли, дикарь,— Женька потянула Волохова к двери.

— Простите, если что,— сказал Волохов уже из прихожей.

— Бог простит,— сказала Женька, когда они спускались по узкой и темной лестнице.— Кажется, теперь меня не ждут и в этом доме… Поразительное место Каганат — все двадцать раз со всеми переругались по принципиальным соображениям. До этого в России ругались, но Россия хоть большая. А тут посрешься с кем-нибудь насмерть — и приходится на другой день мириться. Куда на фиг денешься с подводной лодки? Тесно, все со всеми… Встретимся где-нибудь — придется делать вид, что не было ничего. Я в этой кают-компании раз по десять со всеми так. Во времена размежевания знаешь что было? Раз по пять рвешь отношения навсегда, а наутро как ни в чем не бывало.