Георгий Реймерс: Неземной талисман (Сборник)

Утро застало ее сидящей на самолетной лыже с потухшим факелом. Волков уже не было.

На смену нервному возбуждению пришла усталость и апатия.

Восходящее солнце заливало светом безмолвную заснеженную степь, одинокий темно-зеленый самолет и маленькую фигурку девушки. Его лучи играли на заиндевелой, выбившейся из-под шлема золотистой пряди, ласково заглядывали под опущенные длинные ресницы, поблескивали на стеклах лётных очков. Но Аня не замечала шалостей солнца. Она спала. Легкие облачка морозного пара, вылетавшие при дыхании, оседали пушистым инеем на воротнике мехового комбинезона.

Ее разбудил нарастающий знакомый рокот. В безоблачном небе, быстро приближаясь, снижался самолет. Вот он распластался в вираже, блеснул серебристыми крыльями и пошел на посадку. Отбежав в сторону, Аня легла на снег и раскинула руки, изображая посадочный знак.

Точно рассчитав, пилот красиво приземлил самолет рядом с ней, подрулил и выключил мотор. Из кабины вышли двое.

— Сашка! Какой же ты молодец, что так быстро меня нашел! — обрадовалась девушка.

— Чего же тут искать, ты сидишь точно на трассе, — улыбнулся командир звена. — Что у тебя случилось?

Аня объяснила, почему отказал мотор. Прилетевший с Черкасовым техник тотчас направился к ее самолету.

— Рассказывай, как здесь ночевала? — поинтересовался Саша и, внимательно взглянув на нее, рассмеялся.

— Чего хохочешь? — обиделась девушка.

— Ой, Кнопка! Посмотрела бы сама на себя, какая ты закопченная и грязная!

— Тебе хорошо смеяться, а меня с баранами чуть волки не сожрали, всю ночь отгоняла! Теперь такая голодная, что сама бы целого волка съела, — тараторила Аня.

— Да что же я стою, как истукан! — Саша подбежал к своему самолету и вытащил из кабины термос с пакетом. — Вот твои любимые бутерброды и какао. Кушай, а то ослабеешь, пожалуй, еще не долетишь до аэродрома.

— Спасибо, Саша, теперь долечу. — Девушка с аппетитом принялась за еду.

Пока Аня завтракала, Черкасов внимательно осмотрел снег, испещренный волчьими следами, затем подошел к девушке и, серьезно взглянув на нее, сказал:

— Молодец, Кнопка! Как сумела отбиться?

— Ладно, Саша, — махнула рукой Аня. — Лучше расскажи, что вчера было в клубе?

— Какой там клуб! — возмутился Черкасов. — Мы с командиром отряда всю ночь по телефону звонили. Все районы на ноги подняли!

— Зачем же ты беспокоился? — усмехнулась девушка. — Шел бы лучше танцевать.

Саша молча встал, взял Аню обеими руками за голову и, глядя в ее широко открытые глаза, сказал:

— Чумазое мое сокровище! Неужели до сих пор не понимаешь, как ты мне дорога! — Потом, бросив быстрый взгляд на возившегося у мотора техника, нагнулся и крепко поцеловал ошеломленную Кнопку в пухлые губки.

Два самолета, взметая клубы снежной пыли, подскакивая и хлопая лыжами по застругам, с ревом оторвались от земли и понеслись над степью.

Ярким пламенем промелькнула в кустарнике перепуганная лисица. Но вскоре успокоилась, высунула из зарослей мордочку и долго смотрела, как летящие рядом самолеты постепенно превратились в чуть заметные точки и, наконец, растаяли в голубом сиянии зимнего неба.

Долговязый, черный, как жук, Иван Сидоркин всегда и везде горел. Горел он и в переносном и в буквальном смысле этого слова.

Летая зимой на маленьком открытом самолете, Иван настолько замерзал, что его смуглое лицо принимало фиолетовый оттенок, а конечности переставали сгибаться. Его не спасали ни меховой комбинезон, ни мохнатые унты, ни зимний шлем с подшлемником. Теплолюбивый одессит, жестоко страдая от холода, проклинал судьбу, забросившую его в эти неприветливые края.

Вывалившись кое-как из кабины самолета, он со скрипом расправлял застывшие руки и ноги, а затем, когда появлялась способность передвигаться, мчался поближе к огню и теплу.

Попытки быстро отогреться зачастую приводили, в лучшем случае, к потере какой-нибудь части одежды. А в Усть-Каменогорске, усевшись на недавно истопленную плиту, Иван подпалил не только меховой комбинезон, но и еще кое-что.

Вылетая как-то на ночевку в Самарку, он забыл взять с собой подогреватель для мотора. Нимало не смущаясь, Иван наутро «реквизировал» у местного населения четыре примуса, заправил их бензином, разжег и, подвесив на проволоке к цилиндрам, стал греть мотор. Кончилась эта «рационализация» тем, что один из примусов вспыхнул. Спасая самолет от пожара, Иван лишился моторного чехла и рукавиц.