Наталия Медведева - А у них была страсть

Ей потом приснилось, что она стоит у Смольного, там жила когда-то мать ее первого мужа, а вокруг множество людей в кожанках и в каких-то плащах министерства внутренних дел. А она стоит, прислонясь к чьей-то «Волге», курит и ждет. И все время подъезжают машины. Наконец Писатель из одной выходит. Быстро так, кто-то ему дверцу открывает. И он в ватнике, купленном с Сашей Петровым. Это бабушка Саши нашла магазин рабочей одежды. И Писатель уже идет за ворота, и какие-то телохранители с ним. Она кричит, чтобы ее пустили, что, в конце концов, она жила с ним, Петром Зыбиным, – это он так в тайном крещении был назван бабкой – и ее пускают. Она бежит за ним, потому что и он почти бежит. По лестнице, по ковровым дорожкам и, наконец, в кабинет. Только там останавливается. И она плюхается на кожаный диван, еще В. И. Ленин на нем сидел, и говорит, что ей надо с ним поговорить, что ей нужна его помощь, только: «Ты не хочешь меня сначала выебать?» Писатель вздыхает: «Ох, опять ты за свои штучки. Война…» Но он уже видит ее ляжки, чуть раздвинутые под юбкой пушистой, которую она еще в Париже сшила, и снимает очки. Она проснулась. Писатель держал рукой ее ухо. Она одним глазом видела его кончик носа. Пети Зыбина носа, а не писательского. А сама она держала руку у него в паху. И там было горячо.

На следующий день она пошла за деньгами. Якобы ей надо было отдать кому-то деньги. Писатель ей не верил и сказал, что уйдет. Она пошла на почту, взяла деньги и зашла в кафе. Шел дождь. В кафе висели старые плакаты со знаками Зодиака. Она выпила нормального пива. Потому что безалкогольное ничего не давало, это было самообманом. А когда хотелось выпить, безалкогольное не помогало. А Писатель не понимал. Странно, сам всегда пил настоящее пиво на следующий день после поддачи.

Она вернулась домой. И заплакала, стоя недалеко от его стола, говоря, чтобы он не уходил. Потому что он должен был ехать в Штаты, и это было ужасно для него. Еще вдобавок к поездке в Штаты собирать вещи, чтобы уйти от Женщины. Он сказал, что не уйдет. И Женщина пошла отдавать деньги. «Мамочка, я только на часик, Оле тетрадку отдать, иначе она не сможет делать уроки. Я скоро. Я сейчас». И не приходила ни через час, ни через два.

– Скажите, что у меня есть для него подарок на день рождения. Стишок. Я хочу ему подарить.

Ей просто хотелось общаться – говорить, рассказывать, и чтобы ее заинтересованно слушали. И этот мальчик, Критик, он очень подходил для этого. Потому что он был умный и в то же время, как бы никто еще, во всяком случае здесь, в Париже. И его можно было удивить. А с Писателем невозможно было говорить и удивлять его было нечем. Они смотрели одни и те же передачи, слушали одно и то же радио, читали одни и те же газеты и книги, видели одних и тех же людей… и писали, писали. Только Писатель раньше начал и вот, на этот период жизни, все как бы написал и перешел в другой класс уже. Поэтому ему неинтересно было читать романы – он сам написал кучу романов! И то, что Женщина писала, – ему было не очень интересно и даже стыдно, как он сказал о последней рукописи, предложенной ему для прочтения. Там было о сексе. Впрочем, Писатель не дочитал, не о сексе там было, а через секс. Но Писатель был далек от этого, он хотел действий, и не сексуальных. Действий боевых и революционных. Ему уже было не до личного, не до интимного и персонального. Он уже был в общественном. И Женщина не видела для себя места в этом. А быть просто чьей-то женой она никогда не хотела и не была. Но получалось, что и просто писателем она уже не будет. Будет писателем номер два. Потому что есть уже Писатель. Номер один. Уже хотя бы потому, что раньше начал, что старше. И потому, что писатель всегда мужчина. А женщина – подруга писателя, и тоже пишет. Или любовница художника, и пишет. Или сестра поэта, и вот, пишет… Либо женщина-писатель была лесбиянкой и жила с кучей кошек… И они даже не могли уже оценить друг друга – потому что нос к носу, каждый день, все знают.

И вот пришел мальчик, который ничего о ней не знает, а только догадывается – по стихам и двум книгам. И по рукописи, которая была стыдна Писателю. Они пили вино. «Божоле». И Критик был рад, что Женщина пьет. Она подарила ему стишок, и он почему-то не убежал, взяв его. Он оставался, оставался и совсем остался. А с другой стороны, кто же отказался бы выспаться с женщиной своего любимого писателя? Это вроде как с самим писателем выспаться. Узнать о нем что-то тайное. Но это уже забегая вперед, это уже комплекс неполноценности этой Женщины говорит. А на самом деле, может, не было никаких комплексов, а было много «Божоле»…