Себастьян Фолкс - Там, где билось мое сердце

Все эти тонкости «протокола» меня уже немного тяготили, и я обрадовался, застав Ричарда Вариана одного. Чуть погодя в кабинете.

— Хочу кое о чем с тобой поговорить, — с ходу начал я.

— О чем же?

— Думаю, ты знаешь о чем. Анцио. Ты действительно уверен в том, что меня подстрелил Билл Шентон?

Ричард немного поерзал в кресле.

— Я совершенно уверен в том, что все это было очень-очень давно. Роберт, ты был хорошим солдатом, а что случилось там, среди этих проклятых болот, пусть там и останется.

— Ты только не волнуйся, Ричард. Я просто хочу знать. Ты же сам сказал, что это было очень-очень давно. Это правда, с той поры прошла целая жизнь. Почти все клетки в моем теле, и в твоем тоже, сменились новыми. От нас прежних практически ничего не осталось.

Вариан снял очки и потер глаза.

— Тебя принесли два санитара. Ты где-то здорово подвернул ногу, им проще было тащить тебя на носилках. Наш врач оказался поблизости, вызвался заштопать тебя на месте, сказал, что отправлять в порт не обязательно. У меня отлегло от сердца, бомбежки ведь. Я долго ничего про рану не расспрашивал, пока врач не обмолвился, что пуля была вроде бы пистолетная. Через два дня Шентон собрался идти во второй батальон, а перед отбытием напросился на разговор. Рассказал про вашу вылазку. Как ты хотел захватить языка, но взять живым никого не смог. Всех, кого можно было, вы с ним прикончили. Довольно скоро он стал волноваться, что ты потерял над собой контроль, вошел в раж. Каким-то образом вы оказались за вражескими позициями. Обнаружив это, бегом кинулись обратно, к нашим позициям, но попали в траншею другого подразделения. Вроде бы это были ребята из егерской дивизии. Там у них тоже как раз началась перестрелка, из винтовок и пулеметов. Ты так увлекся, что все рвался в рукопашный бой, непосредственно в немецком окопе. Шентон тебя удерживал, сказал, ты совсем ошалел. А когда ты стал вылезать из траншеи, ему пришлось прострелить тебе плечо. Из того самого пистолета. Он сказал, это была единственная возможность спасти тебе жизнь.

Вариан умолк. Во внезапной тишине я мысленно перенесся в те места, в изрешеченные снарядами зимние ландшафты. Не помнил я, чтобы в меня сзади кто-то стрелял, я вообще мало что помнил. Однако это ничего не значило. Шентон парень смелый и сообразительный. Если иначе никак, может пойти на крайние меры.

— Неконтролируемая агрессия проявляется по-разному, — заговорил Вариан. — Одни начинают так себя бояться, что отказываются дальше воевать, вспомни Уоррена. Другие грозятся всех прикончить, а потом сами не помнят что наболтали. Но бывают и случаи по-настоящему опасные своей непредсказуемостью агрессивности. В Малайе человека, впавшего в неистовство, называют «амок». Он бежит сам не зная куда, убивая всех встречных. Но хочу подчеркнуть, Роберт, что это все нисколько не повлияло на мое отношение к тебе.

— Теперь я понял, почему ты пустил меня командовать ротой. Из-за этой истории.

— Да, верно. Мне нужно было знать наверняка, что ты здоров, совсем здоров.

— Ты мог отправить меня к медикам.

— Мог. Но у меня было слишком мало хороших офицеров. А ты был с нами с самого начала. Ну и привязался я к вам, к «надежной пятерке». Наверное, вы были для меня неким талисманом. А насчет медиков… Я боялся медкомиссии, если бы они узнали все факты, могли отправить тебя домой. И еще было не до конца понятно, что надумает сказать Билл. Вот я и решил, что сами как-нибудь разберемся. В семейном кругу, так сказать. — Он на миг опустил глаза. — И… по-моему, ты был рад, что остался с батальоном. Или нет?

— Рад, конечно. Домой я точно не рвался.

— Ты считаешь, я зря тебе рассказал? Спустя столько лет?

— Нет, не считаю.

— Как же давно все это было.

Я обвел взглядом кабинет, книжные полки. Среди прочих книг там стояли знакомые томики стихов, сборник новелл Мопассана, те самые книжки, которые я впервые увидел на походной полке в Лилле.

Вечером присутствие гостей не позволило продолжить наши с Варианом воспоминания. А утром я сразу после завтрака отбыл, клятвенно пообещав приезжать и больше не пропадать.

Я думал о нашем разговоре в кабинете. Наверное, как только я сообщил, что еду, и назвал дату приезда, Вариан две недели раздумывал, о чем стоит мне рассказывать, а о чем нет. Он мог и не открывать мне всей правды, но, вероятно, почувствовал, что меня что-то гложет, и мне, говоря словами доктора Перейры, необходимо «восстановить цепочку событий». Я не был на командира в обиде. Он поступил как человек по-армейски дисциплинированный, но при этом добросердечный.