Себастьян Фолкс - Там, где билось мое сердце

Самым удивительным было не то, что мы оказались наедине; сладко будоражило, что я живой, сердце бьется, мысли скачут, и я словно растворяюсь в другом создании, всю душу готовый отдать этой тоненькой, непривычно живо жестикулирующей девушке. А ведь она сама по себе. Совсем. Она не я. Совсем не я.

Представительство Красного Креста располагалось в старом здании, в окна были видны доки. К главному крыльцу вела полукруглая мраморная лестница с балюстрадами и просторной лестничной площадкой, с которой ты сразу попадал в огромные комнаты, заставленные письменными столами и шкафами для документации. Атмосфера там была такой же, как в какой-нибудь чопорной школе для девочек. Прибавьте к этому перестук пишущих машинок, кипы плотной упаковочной бумаги и тихое жужжанье женских голосов.

Я ходил туда каждый день, предусмотрительно принося с собой гостинцы из американских пайков, которые доставляли в Неаполь, где я в первый день отпуска свел дружбу с мастером-сержантом Старком. Жевательная резинка, шоколад и фруктовые консервы обеспечивали мне часовое общение с Луизой, иногда в компании с другими девушками. Больше всего они радовались шелковым чулкам, даже их где-то ухитрялся добывать мой приятель.

Обычно я сидел на скамейке напротив той огромной комнаты, где работала Луиза. Сквозь окно, выходящее на лестничную площадку, я мог за ней наблюдать: как она что-то складывает и перекладывает, прежде чем уйти на ланч. Обычно мы спускались к стене со стороны бухты, усаживались на широкий парапет. У меня было немного белого хлеба; ей из посылок, приходящих в Красный Крест, раз в неделю полагалась банка ветчины. Мы несколько дней этим перекусывали, запивая скромные «сэндвичи» пивом или бутылкой воды из кафе. Чем ближе мы друг друга узнавали, тем полнее и осмысленнее становились наши разговоры. Но стоило мне придвинуться ближе или положить ладонь на ее руку, Луиза вся напрягалась или находила предлог, чтобы подняться.

Однажды я пришел намного раньше условленных тринадцати часов и расположился на скамейке в крытой галерее в глубине внутреннего дворика. На ступеньке лесенки, ведущей во дворик, дремал пес охотничьей породы, пойнтер-кросс. Крупный экземпляр, но судя по нечетким палевым и бежевым метинам на шкуре по и большим лапам, это был еще щенок. Из боковой дверцы вышли три женщины, остановились поиграть с псом. Одной из этих трех была Луиза. Она опустилась рядом с пойнтером на корточки, тот вильнул хвостом. Но этого Луизе было мало, она заставила пса подняться, теребя висячие уши, вплотную приблизила лицо к его морде, ласково что-то приговаривая на генуэзском диалекте. Пес в ответ стал нежно прихватывать зубами ее уши, жмурясь от удовольствия.

Погладив на прощанье поджарую щенячью спину, Луиза поднялась и быстрым шагом пересекла дворик, нагоняя сотрудниц; ее туфельки на плоской подошве едва касались пыльных плит, словно она не шла, а летела. Заинтригованный только что увиденной сценой, я поспешил к лесенке, спустился и пошел за женщинами, держась на порядочной дистанции. Они вошли в какое-то помещение, похожее на школьное. Действительно тут шли когда-то занятия или его просто разделили перегородками на классы и наставили парты? Я так и не понял. Заглянул в окно: Луиза, стоя у доски, что-то рассказывала дюжине вольнослушательниц. На доске она начертила мелом какую-то диаграмму: возможно, схему доставки посылок с продовольствием, вещами и медикаментами или систему их распределения. Левая кисть выразительно двигалась, подчеркивая самые важные детали, лоб морщился от усердия. Черные волосы были зачесаны назад и прихвачены надо лбом красной лентой. Семинар длился не больше пятнадцати минут. Когда Луиза и ее спутницы вышли, я юркнул за колонну. Глянул на часы: оставалось всего несколько минут до часа дня.

Было немного совестно, однако я продолжил слежку. Вот они поднялись на лестничную площадку и у входа в главную комнату, поделенную на несколько рабочих зон, разошлись в разные стороны. Луиза вернулась за свой стол, а я сел на свою «скамейку ожидания». Луиза сняла телефонную трубку и долго спорила с каким-то армейским чинушей, все сильнее хмурясь. Потом взмахнула рукой и, коротко рассмеявшись, бросила трубку. К ней подошла какая-то молоденькая сотрудница, ее я прежде не видел, Луиза стала пересказывать ей телефонный разговор, изображая то себя, то непрошибаемого чиновника. В пылу негодования она даже стиснула запястье слушательницы. Потом взглянула на часы, на парапет со стороны набережной, и ладошка ее вспорхнула к губам. Она достала из сумочки пудреницу, посмотрелась в зеркало, потом снова стиснула запястье приятельницы и чмокнула ее в щеку, прежде чем идти ко мне. Я смотрел на это все и думал: чем же мне заслужить подобное доверие?