Андрей Гуляшки - Три жизни Иосифа Димова

– Сахара не для тебя! – голос мой прозвучал жестко. Я смотрел на муфту, которую она прижимала к груди, словно беспомощного котенка, не чувствуя в сердце ни капли жалости, – там царила усталость.

Я поспешил кончить разговор: до отлета оставалось не больше часа. Почувствовав легкое угрызение совести я пообещал:

– В следующее путешествие непременно возьму тебя! А сейчас я спешу, времени у меня в обрез.

Она секунду постояла неподвижно, словно вслушиваясь в какиие-то недовысказанные слова, потом через силу улыбнулась и уступила мне дорогу.- Я пошутила, – сказала она. – И то, что я иду в „Сирену”, – тоже шутка. У меня сегодня столько дел, что как подумаю, прямо голова идет кругом.

Я не спросил ее, какие дела ей предстоят, раз она поссорилась с режиссером, хотя знал, что бедняжка ждет этого вопроса.

– До свиданья, Лиза! – сказал я и скорее для своего утешения добавил: – Вернусь из Сахары – сразу же позвоню.

Печаль тут же пропала из ее глаз, преобразилась в улыбку, но я не обратил особого внимания на эту метаморфозу. Мне было некогда: до вылета оставалось меньше часа.

Выдача билетов была приостановлена со вчерашнего дня, но я показал удостоверение главного конструктора, дававшее право на разные привилегии, и администрация космодрома немедленно предоставила в мое распоряжение одно из забронированных мест. Мне выдали скафандр, попросили лечь в кресло, на потолке вспыхнули красные лампы, моторы взревели, и ракетный самолет устремился в стратосферные высоты.

Через пятнадцать минут после вылета ракетный самолет приземлился на огромном космодроме в Триполи. В закрытом лимузине, снабженном системой кондиционирования воздуха, нас, пассажиров, доставили в здание космодрома, где каждому был выдан тропический костюм. Переодевшись и подкрепившись рюмкой виски, пассажиры, стали подходить к специальной электрической карте и длинной указкой отмечать места, которые они желают посетить. Большинство тыкало указкой в названия городов, окрестности которых славились полезными ископаемыми – ураном и свинцом, – медеплавильными и металлургическими заводами. Когда подошла моя очередь, я направил свою указку в самое сердце пустыни. Главный диспетчер приветливо заулыбался и одобрительно воскликнул: „О!” Пассажиров, прилетевших в Африку по служебным делам, увезли на вокзал электрической железной дороги, а я остался в аэропорту. Меня спросили, умею ли я управлять самолетом и есть ли у меня соответствующий документ. Я сказал, что окончил специальные курсы и получил права на вождение не только туристических, но и небольших пассажирских самолетов – до двадцати мест. Диспетчеры проверили мои права и не теряя времени повели меня к небольшому одномоторному двухместному самолету. Они вручили мне карту марш рута, талоны на бензин и пожелали счастливого пути.

Совершив над аэродромом круг, чтобы лучше ознакомиться с самолетом, я благословил прохладный ветерок, обдувающий открытую кабину, поправил очки, и самолет взял курс прямо к сердцу пустыни. Я летел низко, метрах в ста от земли: мне хотелось вдоволь налюбоваться сыпучими дюнами, радужным сверканием бескрайних песчаных просторов. Скорость была небольшая, километров сто пятьдесят-двести, и я был рад, что ни одна особенность пустынного ландшафта не укроется от глаз. Я летел к сердцу Сахары и чем дольше смотрел вниз, тем больше удивлялся: под крылом самолета лежала не мертвая пустыня, а зеленые плодородные поля и сады. Пальмовые рощи сменялись насаждениями хлебного дерева, темные массивы апельсиновых и лимоновых рощ пересекались голубыми лентами оросительных каналов. Тут и там белели аккуратные домики, а по шоссе мчались автоцистерны, грузовики, длинные вереницы легковых машин. Но вот впереди возникли силуэты неизбежных заводских труб – приземистых и высоченных, изрыгающих в небесную синеву густые клубы черного дыма. Я летел над шахтами и рудниками, над флотационными фабриками и гигантами химии, над поселками из бетона и стекла в задымленном и загрязненном воздухе, напоминающем небо Европы, до которой было не меньше пяти тысяч километров. Не знай я, что надо мной высится шатер африканских небес, у меня бы могло возникнуть чувство, что я лечу над родными просторами, – там тоже можно увидеть сверху не только трубы заводов, но и зеленые поля, и сады, и сети оросительных и осушительных каналов.

Но вот, наконец, я прибыл в точку, которая на карте обозначена надписью „Сердце пустыни”.