Андрей Гуляшки - Три жизни Иосифа Димова

Отломив кусок хлеба, я с трудом прожевал его, наскоро оделся и вышел. На площадке второго этажа я чуть не налетел на Якима Давидова. Давидовы жили этажом ниже. Отец Якима, бывший токарь, теперь руководил котельным заводом: после Девятого он всего за шесть лет получил среднее и высшее образование, причем заочно, без отрыва от своего станка. Мать Якима работала инструктором райкома партии.

Яким Давидов одевался элегантно, со вкусом, словно вырос не в бедной рабочей семье, а в среде потомственных господ. Я помнил его по первым классам гимназии в потертых брючках и тужурке с залатанными локтями; теперь же передо мной стоял щеголь в солидном черном пальто, фетровой шляпе и светлом шелковом кашне. Не хватало только желтых кожаных перчаток, тонкой бамбуковой тросточки и ослепительного цилиндра, чтобы он смог уподобиться сошедшему со страниц старых книг софийскому франту двадцатых годов, из тех, что прогуливались когда-то по улице Леге.

В его серо-зеленых глазах навсегда застыло холодное выражение, присущее человеку, которому претит близкий контакт с себе подобными, курильщику, у которого не разживешься огоньком, любимцу богов, что с радостью выслушивает похвалы, а сам не способен сказать кому бы то ни было доброе слово. Мы знали друг друга давно, еще с детства, мне приходилось видеть его в самых разных обстоятельствах, и я запомнил еще одно, особое выражение его серо-зеленых глаз, которое трудно забыть. Курильщик, у которого не решаешься попросить огонька, – это еще что! В глазах Якима Давидова временами появлялись собаки – те полукровки, от которых не знаешь, чего ожидать: то ли они начнут ласкаться к ногам, то ли больно укусят. От полукровок можно ожидать всего, они то хватают тебя за горло ! душат, то подло ластятся, ползают в ногах и лижут руки. Попробуй разберись тут.

Mы с Якимом Давидовом были приятели, я восхищался его умением решать уравнения, его восхищала моя способность математически выражать связи между отдельными физическими явлениями. Но духовной близости между нами не было, я даже был уверен, что в нас живет взаимная ненависть, хотя мы и не причиняли один другому зла и не завидовали успехам друг друга. Количество ненависти, накал, накапливавшиеся наших душах, видимо, было прямо пропорционально нашим дружеским отношениям: чем дальше мы дружили, тем больше росла наша взаимная неприязнь.

– Айда со мной на каток, – сказал я, ошеломленный этой неожиданной встречей, – другое мне не пришло в голову.

– Ха-ха! – презрительно засмеялся Яким. – Неужели ты допускаешь, что я способен на такие глупости?

Я промолчал. Я знал, что он презирает спорт и спортивные развлечения.

– На какой каток ты идешь? – спросил Яким в свою очередь. Он вдруг заинтересовался катком, и я взглянул на него с изумлением.

– На „Ариану”. А что?

– Вот видишь! – он укоризненно поднял указательный палец. – Ты мой друг, и я не могу равнодушно видеть, как ты делаешь две глупости сразу. Во-первых, теряешь попусту время; во-вторых, – он повысил голос – идешь туда, где околачивается не кто-нибудь, а сынки и дочки недобитых буржуев!

– Вот как? – вспылил я. История с отцом выбила меня из колеи, и я не мог реагировать спокойно. – Какие еще недобитые буржуи тебе снятся? – Кипя негодованием, я с трудом перевел дух и продолжал: – Ты-то откуда знаешь, кто околачивается на катке „Ариана”?

Он немного помолчал, словно хотел вволю насладиться моей вспышкой гнева, потом ни к селу, ни к городу кивнул головой на мой шарф и сказал:

– Этот красный шарф совсем не идет к серому пальто, сними его. Непременно!

Тут я опять взорвался. После бесонной ночи мне трудно было владеть собой.

– Тебе-то какое дело?! – возмутился я. С тех пор как я себя помню, я впервые разговаривал с ним таким тоном. – Мне не нужны советы выскочек! – Зная, что слово „выскочка” очень задевало его, я сделал на нем ударение. Ого! Значит, мне тоже пальца в рот не клади. Браво! Я повернулся и побежал вниз по ступенькам.

Он догнал меня на тротуаре и, примирительно взяв под руку, сказал:

– Ну что ты злишься? И зачем так распускать нервы? Разве я тебе не друг? Я сделал замечание ради твоего же добра!

– Не нуждаюсь в твоих замечаниях! – я вырвал руку. – Нисколько не нуждаюсь, понятно?

– Ты не прав, Йо!

В приливе добрых чувств он иногда называл меня Йо, а я называл его Як. Эти ласковые клички мы придумали давно, еще в детстве.

– … и насчет „Арианы” ты не прав! – продолжал он. – Раз такие особы, как Виолетта, ходят туда, ясно, какого сорта публика собирается там.