Юрий Щеглов - Святые горы

«Я не могу пожаловаться на Пушкина за что-либо, — признавался М. С Воронцов, — напротив, казалось, он стал гораздо сдержаннее и умереннее прежнего, но собственный интерес молодого человека, не лишенного дарования и которого недостатки происходят скорее от ума, нежели от сердца, заставляет меня желать его удаления из Одессы. Главный недостаток Пушкина — честолюбие. Он прожил здесь сезон морских купаний и имеет уже много льстецов, хвалящих его произведения, это поддерживает в нем вредное заблуждение и кружит его голову тем, что он замечательный писатель, в то время как он только слабый подражатель писателя, в пользу которого можно сказать очень мало (лорда Байрона)». Далее М. С Воронцов дважды подчеркивает следующее свое желание: «Удаление его отсюда будет лучшая услуга для него… я прошу этого только ради него самого».

К. В. Нессельроде в ответном послании Воронцову четко и ясно указал: «…его величество в видах законного наказания приказал мне исключить его (Пушкина) из списков чиновников министерства иностранных дел за дурное поведение; впрочем, его величество не соглашается оставить его совершенно без надзора на том основании, что, пользуясь своим независимым положением, он будет без сомнения все более и более распространять те вредные идеи, которых он держится, и вынудит начальство употребить против него самые строгие меры».

Легкие намеки Воронцова в ответе Нессельроде превратились в увесистые политические обвинения. Министр усилил формулировки Воронцова. В итоге Пушкина сослали на несколько лет в Псковскую губернию.

Карл Васильевич гордился, что тяжеловесные, напоминающие рыцарский замок часы вызывали любопытство у иноземных дипломатов. Сработал их мастер Ицхак бен Ариель, португальский маран, а купил у него за баснословную сумму и вывез в прошлом веке со своей родины — из Лиссабона — в Россию отец Нессельроде. Часы не только играли старинные мелодии — то пастораль, то менуэт, то марш — и мрачно били в колокол, они еще изображали на узкой авансцене перед циферблатом различные эпизоды: объяснение пажа с прекрасной дамой, турнир в присутствии короля, поединок на двуручных мечах, казнь разбойника, аутодафе на соборной площади, пышный карнавал в Венеции, морское сражение с турками, въезд Христа на осле в Иерусалим, наказание еврея за ростовщичество. Маран Ицхак бен Ариель умел привлекать клиентуру с прямо противоположными вкусами, покупателя не упускал и норовил каждому польстить. Исторические и любовные сцены фигурки разыгрывали неторопливо, подробно, в нескольких выразительных поворотах. Маленьким мальчиком после обеда Карлуша вприпрыжку подбегал к массивному футляру в коридоре, чтобы насладиться действом: вот паж: протягивает руки даме, вот валится набок турецкий фрегат с поломанной мачтой, вот маска увлекает за собой из причудливого хоровода кавалера, вот окровавленный кинжал касается горла смешного носатого еврея… Когда Ицхак бен Ариель под вечер пробирался в замок Нессельроде, чтобы почистить устройство, дотошный мальчик при сем неизменно присутствовал и шумно восхищался сложным переплетением железных частей, да так искренне, с таким чувством, что мастер решил научить его уходу за винтиками и шестеренками в своем уникуме.

— Для этого не надо отращивать пейсы, — остро заметил старшему Нессельроде Ицхак бен Ариель, — надо иметь неплохую голову. Посмотрим, есть ли она у вашего сына.

Карл Васильевич Нессельроде доказал, что обладает неплохой головой, и до сих пор сам ремонтировал и смазывал часы. У Меттерниха, однако, обстановка в кабинете оставляла впечатление простоты, непритязательности и деловой изысканности, а у Нессельроде — сухости, казенности и даже некой заброшенности. Ему однажды донесли, что путешествующий француз — кажется, лионский коммерсант Франсуа Добиньи — после визита, накануне отъезда из России презрительно посмеялся над ним, над его кабинетом и порядками в министерстве: «Я себя чувствовал так, будто представлялся префекту полиции в каком-нибудь австрийском захолустье. До аудиенции меня ни на минуту не покидал облезлый чиновник, а когда я поинтересовался, где туалет, он ответил, что ему запрещено вступать со мной в беседу. И только когда я принялся расстегивать штаны, чтобы помочиться хотя бы в вазу — я не желал умереть смертью бонапартовского холуя, — он испугался и отвел меня, как шутят русские, куда царь пешком ходит. Вначале я полагал, что царь ходит пешком в спальню к царице, но после посещения министерства понял, что нет, что это обозначает именно faire pipi, так как у русских туалет обычно очень далеко. Запах сильный, коридоры длинные, и ты вынужден идти на край света. К тому же в кабинете графа Нессельроде мне показалось слишком холодно и неуютно, как в следственной камере лионского суда».