Владимир Максимов - Не оглядывайся назад!..

Я чувствовал себя лишним во всём этом круговороте улыбок, приветственных возгласов, объятий, дружеских поцелуев, похлопываний по плечу, – и не знал куда деться.

В конце концов забрёл в уединённый, тихий, затенённый уголок сада за домом и сел там на скамейке, ощущая себя «белой вороной» среди всех этих энергичных усатых джигитов, их молчаливых жён, дочерей, сыновей. Мне даже захотелось разуться и босиком побродить по траве. Я стал развязывать шнурки, когда услышал голос Таи.

– Оле-ее-г! Куда ты запропастился?!

Увидев меня, идущего ей навстречу, она улыбнулась, и мы подошли с ней к Александру Ивановичу Отец Таи сказал, что я должен быть представлен ещё одним, только что появившимся, шумным родственникам.

Мы подошли к очередной группе гостей. Александр Иванович, положив мне руку на плечо, каждому, с кем мы обменивались рукопожатием, говорил одно и то же: «Это – Олег Санин, жених Таи, наш будущий зять. Он из Сибири». Здоровающийся со мной называл себя, и его сменял следующий.

Сообщение о том, что я из Сибири, почти у каждого, кому меня представляли, вызывало радостное изумление, поцокивание языком, покачивание головой у мужчин – «Дескать, из какой дали парня к нам, на Кавказ, занесло» – и застенчивые улыбки и взгляды женщин.

И, что скрывать, в такие минуты я как будто чувствовал незримую поддержку моих далёких предков-казаков, которые осваивали Сибирь. Да и не только Сибирь. Своей шашкой и личным мужеством раздвинув границы Российской империи до невиданных в мире пределов.

От этих героических воспоминаний мне и самому хотелось тут же стать выше ростом, шире в плечах, твёрже стоять на ногах…

На начавшемся наконец-то уже в сумерках банкете, – столы, на котором были ярко освещены гирляндой ламп над ними, перекинутой извилистой лентой от дерева к дереву, и где мы с Таей сидели рядом, – было очень много цветистых, длинных тостов, хорошего вина и коньяка, прекрасно приготовленных острых национальных блюд, то и дело приносимых из дома. И все были так веселы и непринуждённы, что каждого хотелось обнять и расцеловать.

Были и хоровые песни, и зажигательные танцы со сверканием глаз и кинжалов, с плавными движениями женщин. Были и стихи, адресованные виновнице торжества. И всё это юбилярша – Фазу Агиева, кажется, совсем не уставая, воспринимала с неизменной благожелательной и благодарной улыбкой, с молодым блеском глаз. Отчего с трудом верилось, что у неё сегодня такой почтенный юбилей. У меня, например, глаза уже непроизвольно закрывались, и хотелось спать. Но за моей спиной были предки-казаки, впридачу со всей Сибирью, поэтому спать я никак не мог.

Уже далеко за полночь, тёплой южной ночью со множеством больших ярких звёзд, слегка качающихся в чёрноте небес, когда застолье плавно катилось к закату, почтенный тамада попросил Фазу сказать ответный тост.

Она встала. Прямая, стройная, с гордой осанкой и, увы, обильной сединой в некогда чёрных волосах… Лишь на миг, когда она поднималась, я вдруг уловил, что она смертельно устала. Но это длилось только миг.

Улыбнувшись гостям: всем вместе и будто каждому из них в отдельности, она вскинула голову и хорошо поставленным голосом, чётко продекламировала свои стихи, держа в левой руке бокал с вином:

– Верёвку ценят по длине, а речь тем лучше, чем короче… Пора и выпить. В добрый час! За всех друзей! За всех за нас!

Сон у меня в мгновение ока улетучился от дружного ответного одобрительного возгласа стола. И мне захотелось, чтобы это доброе застолье продолжалось теперь бесконечно. Однако после тоста хозяйки, по каким-то неведомым мне законам, оно, как разноцветный персидский ковёр, начало быстро сворачиваться.

– Тебе помочь? – спросил я Таю, убирающую со стола тарелки, и чувствуя в себе прилив новых сил.

– Мужчина не должен делать женскую работу, – улыбнулась она. – Иди с отцом к дяде Муртазу. Его сын отвезёт нас потом домой.

Заметив моё изумление, она добавила:

– Ну да – во Владикавказ. Отцу завтра после обеда улетать в командировку в Питер. А маму тётя Фазу, как близкую родственницу, уговорила побыть у неё ещё какое-то время.

Прямое шоссе с серым асфальтом. И такое же серое, безлесое предрассветье…

Отец Таи дремлет на переднем сиденье, то и дело опуская голову на грудь. Худенький, молчаливый, горбоносый юноша за рулём «Волги», не мигая, смотрит вперёд на дорогу и на ползущий вдоль неё с двух сторон по придорожным канавам холодный предрассветный туман. Забредшие на шоссе его клочья пронзает сильный жёлтый свет фар. Автострада пустынна. Скорость максимальна.