Анатолий Знаменский - Без покаяния

Но мороз на воле здоровый, градусов сорок. И в глазок ветром сифонит… Скоро ли вспомнят о нем, переведут из первой? Неужели Гришка Михайлин ушел в Поселок? Это — упаси Бог!

Там, на головном ОЛПе, [3] ОЛП — отдельный лагерный пункт. в больничной зоне у Гришки халява есть. Грузинка Тамара. Из «фашисток», но медикованная баба, дочка какого-то бывшего горского князя — старого большевика. А может, и меньшевика, хрен их разберет. Но баба — огонь! Как царица Тамара… Говорят, Гришка из-за нее и попал на штрафняк. Начальник из Поселка, майор госбесполезности Яцковский хотел сам втихую с Тамарой жить. А она ему будто бы пригрозила заряженной пиской, ну, безопасным лезвием с подвязанными спичками для упругости… Ну, майор плюнул, все же дети, жена, чин порядочный, военная бронь — на конвойную санитарку все это не сменяешь. Он-то приказал Тамару за ее идейную вредность водворить в шизо [4] Шизо — штрафной изолятор. без вывода. Да что толку? В одну дверь ввели, в другую вывели: что ли, у Гришки друзей там нету? Вся комендатура у него в кирюхах… А начальники, они такие: скомандуют с верхотуры и ждут, что внизу все само собою по их команде образуется. А оно не совсем по-ихнему выходит, часто и наоборот, с перекосом. Да и то сказать: кабы все по-ихнему делалось, давно бы все передохли, как мухи…

Короче, Гришка ходит к ней по-прежнему. А пропуск он от Кремнёва получил исключительно из производственных соображений, как незаменимый придурок. Если и сегодня ушел — труба. Сидеть Леньке целую ночь в первой.

А стены все плачут и плачут. Надышал Ленька в тесной камере, а тепла нету. По всему сугибу у потолка сизой дробью висят капли.

Кондей-сат, в бога мать!

Скажет ли Ванька-Гамлет нарядчику? Не побоится лишнюю оплеуху схватить?

Скажет, лишь бы Гришка не умотал к Тамаре. Вообще-то Иван смелый контрик, ни черта не страшится! Он и в лагерь-то прибыл, можно сказать, по собственному желанию. Из панской Польши. Не жилось ему там… Да и чего с такого дурака спросить: студентом был! Сам — из белорусов, начитался подпольных газеток про свободу, равенство и прочее, наверное, и кинуху про цирк видел, ну и рванул через границу к нам, на родину всех трудящихся! А того не сообразили политические мозги, что у нас граница — на замке. Явился на заставу: «Здравствуйте, я ваша тетя!» — «Очень приятно, — говорят. — Как имя-фамилия? Чем занимались до 17-го года?» А у него фамилия, как назло, — религиозная: Иван Богдан! Ни в какие рамки не лезет.

Хотели ему сгоряча 58-6 приляпать, как шпиону. Потом видят — улик никаких, и парень как стеклышко, со свежими убеждениями насчет диктатуры пролетариата. Ну, вломили через Особое совещание формулировку «ПШ» (подозрение в шпионаже), и дело с концом. Пять лет. Ну, пять лет он, правда, в прошлом году кончил, так ему дали расписаться, что до особого распоряжения (и в связи с военными действиями) должен еще посидеть.

Закоренелый политик. Все лагерные анекдоты собирает в башку и стихи сам складывает. На гитаре здорово поет, за это и ворье уважает его, не трогает…

Лежит себе по обыкновению на нарах, согнув ногу, и нянчит на впалом животе гитару. Тихонько бормочет с белорусским акцентом. Один раз лежал-лежал, потом вскочил да как заорет: «Я правду вам порасскажу такую, что хлеще всякой лжи!» Люди к нему: «Ты что? Свихнулся?» «Это из «Гамлета», — говорит… С тех пор и прилипла к нему эта непонятная кличка: Ванька-Гамлет.

Когда поет под гитару — ворье к нему всей кодлой. Он и к старому «Гоп со смыком» новые коленца придумал, и к «Александровскому централу». И песню «Звон поверх и шум лагерей…» сочинил. И все у него складно получается:

А то еще начал складывать в стихах письмо товарищу Сталину. Но это он только Леньке шептал, об этом нечего пока. А то быстро наколют, как жука на булавку…

Здорово, сволочь, кумекает по этой части. Пожалуй, не меньше Леньки разбирается. Только в последнее время перестал белорус песни сочинять: заболел. Короче, доходягой стал. Болезнь такая, пеллагрой ее зовут знакомые доктора-«фашисты» с лесоповала. Ни с того ни с сего начинается у человека понос, льет, как из худой бочки, а человек на глазах тает. Ванюха тоже стал зеленый, вроде как со старой иконки. Теперь уж лепила [5] Лепила — врач, лекарь. Дворкин и в списки его взял, в зоне сидит.