Игорь Адамацкий - Коллекция - Петербургская проза (ленинградский период). 1980-е

На вопрос журналистов, в чем смысл его книги о митьках, Шинкарев отвечал: «На примере гипотетического, умозрительного (то есть в действительности не существующего) молодежного движения проведен анализ некоторых наших национальных особенностей». Таким был замысел. Но первые главы книги, распространяемые самиздатом (они впервые были опубликованы в машинописном журнале «Красный щедринец»), были восприняты как манифест нового движения. Главное — сами «прототипы» повествования согласились признать свою идентичность с персонажами текста, который стал регламентом определенного поведения.

Молодежные группы, назвавшие себя «митьками», появились в разных городах России. Движение развивалось, привлекло внимание СМИ, включая зарубежные, снимались фильмы с участием «митьков», они гастролируют по Европе, начинают выпускать свою газету… Изменилось положение самого Владимира Шинкарева, он стал летописцем движения и чем-то вроде его референта по «связям с общественностью». Вероятно, лишь в переходное время возможны такие превращения виртуальных проектов в действительность и подобные взлеты популярности.

«Митьки» — художники, но, как заметит читатель, автор книги менее всего распространяется относительно их профессиональных занятий. Его интересуют нравы молодежной среды, которые он описывает с выразительностью талантливого писателя и остротой наблюдательного социолога. Митьки против пафоса, как официального, так и пафоса «семидесятников», против их подвигов культурного противостояния. «Митьки никого не хотят победить» — их главный девиз. Культура для них — собственное натуральное хозяйство, которое каждый ведет, как ему нравится. Дружеское общение карнавализуется, цель — кайф. Шинкарев объяснил успех «митьковской платформы» тем, что быть митьком легко. В то время о литературе нового поколения Михаил Эпштейн писал: «Это усталая литература… В нашей последней литературе за предел равен равнодушию». Так молодежь дистанцировалась от проблем взрослых, все более включавшихся в передел и раздел страны. В петербургской неофициальной литературе «Митьки» Владимира Шинкарева заняли такое же культовое место, как в московской — повесть Ерофеева «Москва — Петушки».

В 1990 году вышел первый номер «Вестника новой литературы», в предисловии М. Берг писал: задача издания «сделать достоянием широкого читателя тот поток неподцензурной русской литературы, который, опираясь на самиздатские и эмигрантские круги, выявил целую плеяду писателей и поэтов, в разной степени известных на Западе и почти не известных широкому советскому читателю». С появлением «Вестника новой литературы», первый номер которого вышел тиражом 50 тысяч, с образованием Союза писателей Санкт-Петербурга и других, уже независимых литературных учреждений, атрибуция «плеяды» писателей как «независимых», «неподцензурных», «неофициальных» стала иметь смысл лишь в историко-культурном контексте. Но это был тот контекст, с которого начинала и который в своих лучших достижениях продолжила новая литература новой России.

В заключение ответим на вопрос, вокруг которого не раз вспыхивали горячие дискуссии: какое место занимала независимая литература в общественной жизни страны в 1960–1980-е годы и какова ее роль в четвертой российской революции?

Четвертая по счету российская революция в отличие от предыдущих не была социальной — обошлась без революционных масс, штурмующих дворцы и бастилии, без захватов банков и вокзалов, без гражданской войны и братских могил. Возникает вопрос: кто же, собственно, эту революцию совершил так мягко, с минимальными жертвами, но с гигантскими последствиями для страны и мира?..

Главную роль в четвертой российской революции сыграла культурная оппозиция, которая возникла как следствие оскорбительного, грубо утилитаристского отношения власти к образованному классу на протяжении всего своего семидесятилетнего господства. Эту власть боялись, но ее не уважали. В этой ситуации независимая, самиздатская литература (неофициальная культура в целом, включая правозащитную и политическую деятельность) в послесталинскую эпоху стала играть роль публичной оппозиции. Принципиально отличаясь от скрытой оппозиции «служивой» интеллигенции своей активностью, способностью к саморазвитию и самоорганизации, «неофициалы» ставили вопрос не о политической власти, но о свободе творчества, свободе слова и гласности. Такая постановка вопроса для власти, переживающей кризис, показалась приемлемой и, очевидно, сыграла свою роль в оформлении идеи связать поиски выхода страны из исторического тупика с обращением к интеллигенции. Разрешенная гласность вывела из имманентного состояния скрытую оппозицию образованного класса, который и придал четвертой российской революции уникальные черты. На этот раз интеллигенция революцию не спровоцировала, а совершила.