Не отрывая взгляда от страницы «Спорт-экспресса», брат повернулся в мою сторону и сказал:
— Я чертовски соскучился по свежим московским газетам, а ты со своими бабами никак не даешь мне спокойно почитать.
— И не дам, пока не поделишься опытом.
— Тоже мне нашел донжуана. У меня всю жизнь одна женщина. Как ты легко можешь догадаться, моя жена.
В этот момент открылась дверь, причем с тем самым яйцещемящим скрипом, с которым она всегда отворяется, если толкнуть ее рукой и позволить медленно вращаться на несмазанных петлях. В комнату обыденно вошли похожие на экипаж военного самолета времен Второй мировой, то есть в кожаных куртках со множеством ремешков и застежек, в таких же сложных штанах и высоких ботинках — Лола, придерживавшая ладонью планшет с проделанным маршрутом, Зора, чьи не менее прекрасные волосы были распущены, а шлем она держала в руках, и жена брата, Марина, старшая по возрасту, но младшая по званию, скорее всего радист — связь с землей и так далее. Я сидел спиной к двери и видел их появление на иссиня-черном экране бликующего оконного стекла. Чтобы не дать зрению сбить меня с толку, я напялил на нос «стакан» — он, вернее, они, у меня слабые плюсовые для коррекции зрения. Окружающее приняло размытый вид, и тогда я начал поворачиваться на сто восемьдесят через правое, нет, через левое плечо.
— Кто вам нужен? — спросил брат, не меняя вальяжной позы. Я довершил разворот: на пороге комнаты стояла троица из свадебного конфликта с рослым «кацо» посередине, с липнувшим в ту ночь к стене маломеркой и еще одним шибздиком, по параметрам похожим на первого. Для верности я снял очки — нет, этого не помню. Они посовещались, рослый выступил на шаг вперед и сказал, обращаясь к моему брату: «Он биль наш гость. Извините». Затем дверь за ними закрылась.
Брат недоуменно пожал плечами, встряхнул газету и произнес: «К нам на комбинат скоро японцы приедут». Пройдя по комнате, он включил ящик, чтобы послушать новости и прогноз погоды, а я вынул из папки красную тетрадь со священным текстом и приготовился писать.
— А где Николаша? — спросил брат, клацая переключателем телевизионных каналов.
— У него медовый месяц в Ховрино. А возможно, где-то в его окрестностях. В институте уже давно не появляется, и бумажка с его телефонным номером куда-то запропастилась. Ума не приложу, где я ее в последний раз видел. Не единственная, кстати, пропажа, сегодня утром обнаружил, что телефон Лолы утратил свою целостность, помню только три первые цифры из пяти: 3–12. Почему-то моя забывчивость, поглотившая уже немало имен и событий, принялась за ее номер с хвоста.
— Кто она, эта Лола?
Раз уж у меня загудела самолетная тема, то Лола — это полет на бомбардировщике с отваливающимся крылом. Еще есть Зора — боязнь навигационных приборов и отсутствие веры в их колеблющиеся показания. Как-то примерно так ответил я брату. Он опять заглянул в газету, словно прежде, чем начать говорить, ему необходимо было свериться с ее содержанием.
— Возможно, что те, о ком ты ведешь речь, просто женщины, которых не устраивает твой типаж. Они понимают, что ты не глуп, им даже интересно с тобой, но они воспринимают тебя только как приятеля, ты не обладаешь фенотипом, который их приковывает. Ни одну из них я не знаю, но у меня складывается впечатление, что, расшибись ты хоть в лепешку, ничего кардинально не изменится.
Брат снова уткнулся в газету. Зная его привычки, выработанные десятилетней семейной жизнью, я посмотрел на часы и предположил, что через тридцать, максимум сорок минут, в продолжение которых я буду тщетно призывать изготовившегося было к диктовке, но отлетевшего ангела, он уснет в неизменной позе, уронив чтение на пол. Сбылось на тридцать второй минуте. Телевизор, нарушитель драгоценной тишины, из которой в любой момент может заструиться словообразующий ток, выключать нельзя — брат сразу же проснется и забурчит сонным голосом: «Зачем? Я же смотрю…»
Чуть ниже левого плеча из крупной петли моего свитера выглядывает кончик светлого волоса. Я начинаю высвобождать его, он оказывается неожиданно длинным, девичьим, и, держа перед глазами его неравномерно бегущую вниз синусоиду, я гадаю о вероятной владелице волоса. Оксана носит короткое каре, Зора темнее, и по сходному признаку вслед за ней исключается большинство знакомых девушек, с которыми я когда-либо склонялся над одним учебником в библиотеке или сидел плечом к плечу в аудиторном зале. Можно предположить контакт с незнакомкой, но в последние недели я избегал тесных очередей в студенческой столовой. На время свадьбы свитер был сложен и убран в шкаф. Быть может, волос вплелся в шерстяные нити давно — он сделал несколько извивов меж узлов и петель, и я их заметил, когда извлекал его наружу. Вьющиеся растения на готических гербах означали, должно быть, изворотливость и одновременно настойчивость взрослых членов семьи. Волос плавно колышется и светится с переливом, по всей длине гоняет золотая искра.
Читать дальше