Максим Лапшин - К Лоле

Я пытаюсь думать над словами Марата. Странно, когда человек с красивым лицом живет на берегу великолепного озера и имеет хромоногие мысли. В остальных случаях беспорядок в голове объясним. Изобретатель мрачной стороны слов, сидя на коммунальном очке, громко шуршит бумагой, чтобы выходящий из туалета знал, что не надо щелкать расположенным в коридоре выключателем.

Я пытаюсь думать над словами Марата. То, что меня то и дело обрушивает собственными стихиями куда-то вниз, не означает, что между мной и Лолой сочиненная глубина. Это означает, что я все еще слаб и не знаю, как преодолеть кажущееся бездной расстояние, доверяя при этом словам более, чем всему остальному. Однако, даже иногда внутренне содрогаясь, словно при виде голого человека на холодном ветру, от одной только близости тетради, в которой пишу, я не сорвал ни одного флага с твоего имени, видимо, целых четыре крыла в нем — так выглядят на перевернутом рисунке чайки — всегда меня выручали.

Зачем ты спешишь, читай медленнее, вслушивайся в звуки имен, проговаривай их вместе со мной и после каждого произноси «Лола», чтобы увидеть, что другого, похожего, нет. Странная, надо сказать, привязанность. Приходит на ум одна давнишняя история, в которой я и Лола как будто поменялись местами.

«22 июля 1905 года я со своей сестрой и ее мужем поехала в Киев на бега. На ипподроме мы были в час дня, сестра с мужем ушли играть, а я заняла место у столика и довольно равнодушно разглядывала бегущих лошадей. Случайно обратила внимание на соседний столик, за которым сидел господин в форменной фуражке и черном плаще и пристально смотрел на меня. Я отвернулась… Потом от своего столика перешла к барьеру и стала особенно внимательно глядеть на лошадей.

Постояв минут двадцать, вернулась и заметила, что опять те же глаза следят за каждым моим движением. Я буквально была парализована и с враждой посмотрела на этого человека в черном плаще (мне почему-то казалось, что он почтовый чиновник: в формах я совершенно не разбиралась). Потом я села, повернувшись к нему спиной, решив не обращать никакого внимания на такое бестактное поведение этого „черного плаща“.

За час до окончания бегов мы с сестрой стояли у барьера и разговаривали. Он был тут же и как будто прислушивался к тому, о чем мы говорили.

— Разве ты поедешь в Дарницу? Ты, кажется, хотела сегодня остаться в Киеве? — спросила Маруся.

— Нет, я раздумала, непременно с семичасовым поездом уеду: мне хочется скорей добраться домой, здесь утомительно.

Бега окончились. По дороге на вокзал мне надо было заехать минут на пять к знакомым… К поезду я опоздала, было очень досадно… Следующий поезд в 11 часов ночи. К 11 часам приехала на вокзал. Курский поезд уже подали. Вхожу в вагон II класса и занимаю место у окна. Такие боковые места у окна — два кресла одно против другого. Я села. Пробил первый звонок. Входят пассажиры, носильщики, толкаются, спорят из-за мест, выходят, возвращаются… Я сижу в своем кресле с полузакрытыми глазами. Места напротив меня не занимает никто. Второй звонок. Входит носильщик с чемоданом и за ним… тот самый человек. Я была изумлена.

— Здесь свободное место, можно сесть? — спрашивает меня.

— Свободно, — отвечаю я холодно.

— Вы, вероятно, недалеко едете, что не отстаиваете места напротив.

— Да, до третьей остановки, до Дарницы, — отвечаю коротко я и тем хочу дать понять ему, что разговаривать с ним вовсе не желаю.

— Какое совпадение, ведь вы хотели ехать в семь часов, я слышал. Вы говорили об этом даме на бегах у барьера. Ведь это судьба, что я вас встретил. Я смотрел на вас на бегах. Вы были шокированы моим поведением… Иначе я не мог.

Поднимаюсь со своего кресла, иду в другое отделение, хочу переменить место. Свободных мест нет, я возвращаюсь. „Что за малодушие, — думаю я. — Почему мне бежать?“ Сажусь.

— Вы, конечно, можете думать обо мне что хотите: что я нахал, искатель приключений, что я, наконец, вагонный шулер, но я знаю, я уверен, что вы измените обо мне это мнение. Я убежден был, что встречу вас.

— Да, мне очень странно, дико, что вы так со мной говорите: ведь мы не знаем друг друга, и я не вижу никакого смысла и основания для нашего разговора, — отвечаю я почти дерзко.

— Да бросьте, оставьте ваши условности, будьте тем, кто вы на самом деле. Вам мало осталось ехать до Дарницы, а мне много надо вам сказать.