— И на каком же инструменте вы играете?
Наступило долгое молчание, во время которого оба не отводили друг от друга глаз. Наконец скрипичный мастер снова принялся полировать деку, которую он не выпускал из рук, и тут Иоганн произнес:
— На скрипке.
Эразм прекратил работать. Голос Иоганна, когда он произносил слово «скрипка», чуть заметно дрогнул. Старик взглянул в глаза французу и понял, что тот говорит правду. Он снял скрипку, что висела над верстаком, и протянул ее Иоганну со словами:
— Продемонстрируйте же ваше искусство.
Карельски, который уже несколько месяцев не прикасался к инструменту, неторопливо вдохнул запах покрытого лаком дерева и долго гладил скрипку с такой нежностью, словно это была женщина. Затем привычным, грациозным движением он поднес скрипку к плечу, прижал ее подбородком, взял смычок и заиграл. Негромко и медленно. А потом все быстрей и быстрей. Стремительно до головокружения. Играл он недолго, но блистательно, а когда после серии пиццикато, исполненных со сверхъестественной скоростью, прекратил, то еще несколько долгих секунд стоял, замерев, с закрытыми глазами, внутренне трепеща от счастья и словно бы одурманенный музыкой.
Он открыл глаза и увидел, что старый мастер впился в него взглядом. Внешне невозмутимый Эразм, похоже, не находил слов. Он неподвижно сидел в кресле. Наконец на губах у него появилась улыбка и после бесконечного, как показалось Иоганну, молчания он воскликнул:
— Добро пожаловать в страну музыки! Добро пожаловать в обитель Эразма!
14
Дом скрипичного мастера Эразма, вне всяких сомнений, принадлежал к самым старым и самым неудобным во всей Венеции, но зато он обладал самой фантастической душой. Стоял он на улочке, уровень которой был ниже уровня лагуны, так что ему суждено было исчезнуть одному из первых в тот день, когда Венеция будет поглощена морем.
В жизни Эразм довольствовался самой малостью. Смело можно было бы утверждать, что питался он в основном музыкой. И очень скоро Эразм уже не мог обходиться без Иоганна.
Эразм похвастался, что он является обладателем трех вещей, каких нет ни у кого, — черной скрипки, обладающей необыкновенным звучанием, шахматной доски с фигурами, которую он называл волшебной, и исключительной водки. А ко всему прочему он был одарен тремя талантами: во-первых, он бесспорно был лучшим скрипичным мастером в Венеции, во-вторых, никогда не проигрывал в шахматы, и в-третьих, гнал самую замечательную водку в Италии. Для этого в задней комнате при мастерской у него был установлен перегонный куб. С утра он реставрировал скрипки или делал новые, днем гнал водку, а вечером играл в шахматы в состоянии радостного хмеля, какой дарили ему эти три его страсти.
Ему незнакомо было чувство голода. Эразм неизменно бывал сыт, и неважно чем — музыкой, исключительной своей водкой или игрой в шахматы.
Когда же он бывал навеселе, то становился безумно словоохотлив. И если он говорил не о скрипках, то, значит, говорил о водке. Ну, а если не о водке, то о шахматах. Но если не о шахматах, то о музыке. А если уж не о музыке, то, значит, просто молчал.
Именно в мастерской старого мастера, ставшего его другом, Иоганн за бесконечной партией в шахматы ежевечерне набирался вдохновения, необходимого для создания задуманной им оперы.
15
— А это интересно — гнать водку? — поинтересовался в один из вечеров Карельски у своего нового друга.
— Восхитительно! — ответил Эразм.
На шахматной доске черный слон защищал королеву.
— Чтобы получить водку исключительного качества, необходимы любовь и время.
Иоганн оторвал взгляд от шахматных фигур и, глядя Эразму в глаза, задумчиво повторил:
— Любовь и время…
Он пошел конем и открыл своего короля, чем немедленно воспользовался Эразм, объявив шах. Через три хода последовал мат.
— И много нужно любви и времени?
— Не слишком много, но и не слишком мало. Зависит от возраста. Мат!
Эразм встал, взял два бокала, наполнил их напитком медового цвета и один протянул скрипачу:
— Попробуйте, Иоганн! Первый глоток — это огонь! Второй — бархат! А третий — вообще сказка!
Карельски выпил ровно три глотка с расчетливой неспешностью, и скрипичный мастер отечески поглядывал на него.
— Времени, — словно бы с сожалением промолвил Эразм, — у меня не так уж много… Ну, а что до любви…
Он нахмурил брови, поморщился и протяжно вздохнул.
16
— А шахматы — действительно интересно? — полюбопытствовал на следующий день Иоганн.
Читать дальше