Джон Грин - Уилл Грейсон, Уилл Грейсон

но все же этого недостаточно. потому что с айзеком иногда так же казалось. и я не хочу, чтобы эти отношения были только у меня в голове.

так что этим же вечером я звоню тайни, и мы разговариваем по телефону. я говорю, что хочу приехать. а он не придумывает оправданий. не говорит, что это невозможно. он говорит другое.

тайни: когда?

признаю, что в любом равнодушии есть доля неравнодушия. когда утверждаешь, что тебе насрать, и пусть хоть весь мир рухнет, в каком-то смысле ты заявлешь о желании, чтобы он остался целым, но на твоих условиях.

когда я отсоединяюсь, в комнату входит мама.

мама: как дела?

я: хорошо.

и в кои-то веки это правда.

Я просыпаюсь по будильнику, который воет так громко, как сирена воздушной тревоги. Он орет на меня с такой яростью, что мне даже обидно. Я перекатываюсь и всматриваюсь в темноту. 05:43. А будильник у меня заряжен на 06:37.

И только тут до меня доходит: это не мой будильник. Гудит автомобильный сигнал, и этот ужасающий звук разносится по всем улицам Эванстона, словно предупредительный вой надвигающейся беды. В такую рань машины не сигналят, особенно так неистово. Наверняка случилось что-то страшное.

Я выпрыгиваю из кровати, натягиваю джинсы, кидаюсь к выходу. К своей радости, я вижу, что мама и папа живы, они тоже несутся к двери.

– Господи, что происходит? – спрашиваю я на бегу.

Мама лишь пожимает плечами.

– Это машина гудит, – говорит папа.

Я первым подбегаю к двери и смотрю через стекло.

У дома стоит тачка Тайни Купера, и сам он методично жмет на гудок.

Я выбегаю на улицу, и лишь увидев меня, он прекращает сигналить. Опускается стекло с пассажирской стороны.

– Тайни, черт тебя дери. Ты весь район перебудишь.

В его огромной трясущейся ручище подергивается банка «Ред Булла».

– Надо мчать, – говорит он торопливо. – Давай давай давай давай давай.

– Что с тобой?

– В школу надо. Потом объясню. Садись, – говорит он с такой безумной серьезностью, а я настолько уставший, что спорить и в голову не приходит. Я забегаю в дом, натягиваю носки, обуваюсь, чищу зубы, сообщаю родителям, что в школу пойду пораньше, и бегу к Тайни.

– Грейсон, пять, – говорит он, заведя машину и сорвавшись с места и все еще мертвой хваткой стискивая «Ред Булл».

– Что такое-то? Тайни, что случилось?

– Ничего не случилось. Все хорошо. Лучше и быть не может. Могло бы усталости быть поменьше. Могло бы быть поменьше дел. Поменьше кофеина. Но лучше быть не может.

– Чувак, ты что, на спидах?

– Нет, я на «Ред Булле». – Тайни отдает мне банку, я нюхаю, пытаясь понять, добавлял ли он в нее что-то. – И на кофе, – добавляет он. – Ну так слушай, Грейсон. Пять пунктов.

– Поверить не могу, что ты вот так без особой причины перебудил весь район в пять сорок три.

– Вообще-то, – говорит он куда громче, чем в такой ранний час необходимо, – разбудить тебя было целых пять причин, и я пытаюсь об этом тебе рассказать, но ты меня постоянно перебиваешь, то есть ведешь себя совсем как Тайни Купер.

Я знаю его с пятого класса, и уже тогда Тайни был очень большим и очень голубым. Я видел его трезвым и пьяным, голодным и насытившимся, громким и оглушительным, влюбленным и полным тоски. Видел я его в хорошие времена и в плохие, в болезни и в здравии. И за все вот эти долгие годы он не произнес ни одной самоуничижительной шутки. Так что я невольно думаю: вероятно, Тайни Куперу почаще следует заряжаться кофеином.

– Ладно, что за пять причин? – интересуюсь я.

– Во-первых, я вчера в районе одиннадцати закончил отбор актеров, пока по «Скайпу» с Уиллом Грейсоном общался. Он мне ассистировал. Я изображал всех потенциальных кандидатов, а он помогал мне выбирать, кто наименее ужасен.

– Другой Уилл Грейсон, – поправляю я.

– Во-вторых, – говорит Тайни дальше, словно не услышал замечание, – вскоре после этого Уилл ушел спать. А я сижу себе и думаю: мы с ним познакомились восемь дней назад, а у меня еще ни разу в жизни не было такого, чтобы целых восемь дней длились взаимные чувства, если не считать отношений с Бетани Кин в третьем классе, а считать их, ясное дело, нельзя, потому что она девчонка. В-третьих, я продолжил думать об этом, лежа в постели и глядя в потолок, и увидел на нем звезды, которые мы наклеили классе в шестом. Ты помнишь? Звезды, которые светятся в темноте, с кометами и всеми делами?

Я киваю, но Тайни на меня не смотрит, хотя мы только что остановились на светофоре.