Виталий Полищук - Частная (честная) жизнь, или Что выросло, то… увы!

Но это – зимой.

Начиная же с весны жизнь наша вступала в обычную колею.

Я по утрам провожал на автобус Якова Моисеевича, гулял по обыкновению по утреннему Ленинскому проспекту, а затем садился за работу.

Яков Моисеевич старался управляться в саду побыстрее, чтобы успеть накормить меня хотя бы поздними обедами и полноценным ужинами. Как-то так получилось, что женщин в тот период времени в моей жизни не было – ну, просто было «не до того».

Так что мы управлялись вдвоем. Правда, когда приезжал Паша, то первое, что он делал, это заглядывал в наши холодильники, выражал возмущение степенью их заполненности и тут же сажал в свою машину Бридиха (или меня, если я не работал за столом в это время) и возил по рынкам и магазинам, затоваривая нас продуктами.

В этом случае необходимость ходить по магазинам для нас отодвигалась на месяц, а то и более – ну, разве что выйти из дома за молочными продуктами и хлебом.

Конечно, ежегодно мы с Пашей ездили в Славоград и 27 апреля встречались на кладбище с друзьями, оставшимися в живых, поминали умерших.

Мы поправляли памятники, обихаживали могильные холмики. Здесь же решали, кто наиболее нуждается в помощи и какой – просто деньгами или нужны лечение, лекарства.

Мы с Павлом все записывали, и сразу после возвращения всякая моя литературная деятельность прерывалась – я на время перебирался в Новосибирск, здесь хранились мои сбережения, так как все мои гонорары издательство перечисляло на счет в ТСП-банк – именно здесь находилась головная контора банка.

И я, и Паша неделю занимались тем, что распределяли деньги между нуждающимися. Если кто-то думает, что это легко – он ошибается.

Думаете, просто решить – кому больше дать – живым, или родственникам тех, кто умер? А лекарства для онкобольных были такими дорогими…

И я все чаще думал, что нужно создавать фонд, привлекая в него средства жертвователей со стороны – моих заработков явно не хватало, причем с каждым годом – все больше.

Мой третий роман был о геологах и газодобытчиках – и о том, что природа нашей планеты – не безмерна и может дать отпор, когда насилие над ней слишком уж велико…

По моему замыслу, череда необъяснимых явлений будет препятствовать сначала геологическим изысканиям, затем бурильщикам, и так как люди не поймут, что им оказывает сопротивление сама планета, все закончится катастрофой – мощнейшим извержением лавы, причем в таких местах, где в соответствии с научными теориями извержений просто не может быть.

Никогда! Но вот оно происходит. И уничтожает всех и все – вышки, бурильное оборудование, уже частично отстроенный газопровод…

Как обычно, я старался показать работу и быт простых рабочих и инженеров правдиво, самих людей – как героев положительных. Виноватыми были власть и деньги имущие…

Писал я зимой, третьей по счету после возвращения на Алтай. Но работу пришлось прервать – тяжело заболел Яков Моисеевич.

Прихватило сердце. И старика пришлось сначала госпитализировать, потом он долго лежал дома – ему был предписан постельный режим.

Все это время я, естественно, над романом почти не работал.

Когда Яков Моисеевич попал в больницу, первое, что я сделал, это договорился о платной форме лечения и обслуживания, но тут Бридих показал характер – он категорически отказался от перевода в отдельную палату.

Впрочем, поговорив с ним, я был вынужден признать справедливость его доводов.

– Витенька, ну, что я-таки буду делать там один-одинешенек? В общей палате и поговорить есть с кем, и вообще не чувствуешь себя одиноким. Ведь когда в моем возрасте болеешь один – поневоле думаешь, что пришла пора-таки у х о д и т ь…

Что ж, по-своему он был прав.

Тогда я обеспечил палату, где он лежал, телевизором, привез охапку книг, журналов с кроссвордами.

И конечно, готовил старику блюда, которые он любил, и ежедневно навещал его.

А когда его перевели долечиваться домой – ухаживал за ним здесь.

Мне помогали Евгений Евгеньевич и Паша – еженедельно приезжал то один, то другой. Они сидели со стариком, особенно Яков Михайлович любил, когда приезжал Павел. Ведь тот сразу же, заходя в комнату, здоровался с Яковом Михайловичем и вынимал из шкафа первый попавшийся кляссер с марками.

И начинался экскурс в историю.

Бридих потом, после того, как Паша уезжал, говорил мне, что все время, пока они говорили с Павлом, он совершенно забывал о своей болезни и о том, что находится в постели.