Пауло Коэльо - Мата Хари. Шпионка

Астрюк принял меня со своей обычной галантностью, словно для него я была важней всех прочих клиентов. Я пересказала ему беседу в кафе и добавила, что вне зависимости от того, как все обернется в Берлине, он свои комиссионные получит.

Он спросил только:

– Что, прямо сейчас?

Я не вполне поняла, что он имел в виду. Мне показалось, что он как-то непривычно сух со мною.

– Да, прямо сейчас. Пока у меня еще есть, что показать публике.

Астрюк кивнул, соглашаясь с этим доводом, и пожелал мне счастья. Потом сказал, что ему не нужно никаких комиссионных и что, возможно, для меня пришла пора начинать откладывать деньги, да и на тряпки тратить поменьше.

Я сказала, что он прав, и вышла. Мне подумалось, что, наверное, он еще не совсем пришел в себя после провала его театрального проекта. Должно быть, он был на грани банкротства. Но как Астрюк мог не понимать, что, поставив «Весну священную» с плагиатором Нижинским в главной партии, он сам накликал бурю, которая в щепы разнесет построенный им корабль?

На следующий день я дала знать моему берлинцу, что принимаю его предложение, но прежде перечислила ему несколько требований, мне самой показавшихся довольно безумными. Я готова была пойти на попятный, если бы он их отверг, но, к моему изумлению, он просто назвал меня оригиналкой и сказал, что все настоящие артисты склонны к причудам, а потому он согласен.

Кем была та Мата Хари, что дождливым днем села в поезд, не зная, какая ей уготована судьба, и уверенная лишь, что там, куда она едет, говорят на языке, достаточно похожем на ее родной, так что – не пропадет.

Сколько мне было лет? Двадцать? Двадцать один? Никак не больше двадцати двух, хотя в паспорте датой рождения значилось 7 августа 1876 года, а газета, которую я листала, пока поезд уносил меня от Парижа, была от 11 июля 1914. Но мне не хотелось заниматься подсчетами – куда больше меня занимало происшествие двухнедельной давности. Я имею в виду покушение в Сараеве, убийство эрцгерцога Фердинанда и его элегантнейшей супруги, виноватой лишь в том, что оказалась рядом с мужем, когда безумный анархист вздумал стрелять.

Я чувствовала, что сильно отличаюсь от всех прочих женщин в вагоне. Я была диковинной птицей, покидающей эту нищую духом землю. Я была лебедем среди уток, не пожелавших расти и меняться, потому что их пугала неизвестность. Я смотрела на семейные пары и остро ощущала свою беззащитность: у стольких мужчин я побывала в объятиях и вот оказалась одна-одинешенька, и никого нет рядом, чтобы просто взять меня за руку. Сказать по правде, я отклонила множество предложений, ибо первый брак напрочь отбил у меня охоту к семейной жизни, и опыт замужества повторять не собиралась: какой смысл страдать из-за того, кто не заслуживает моих страданий, и кончить тем же, что и сейчас – продавать свое тело, но только за куда меньшую плату, за воображаемое тепло домашнего очага.

Человек по имени Франц Олав сидел рядом и с озабоченным видом глядел в окно. На вопрос: «Что случилось» – он не ответил. Видно, счел, что теперь, когда он получил меня, нет никакой необходимости поддерживать со мною беседу. Мы ехали туда, где от меня ждали только танцев, и, значит, я должна была танцевать, хотя уже утратила былую гибкость. Впрочем, благодаря занятиям верховой ездой, я была в хорошей форме и знала, что после нескольких занятий у станка обязательно буду готова к премьере. Франция меня больше не интересовала, она опустошила меня, высосала все лучшее, что было во мне, и отбросила пустую шкурку, отдавая теперь предпочтение только русским артистам, пусть даже родились они где-нибудь в Португалии, Испании или Норвегии – этим старым трюком воспользовалась в свое время и я. Главное – показать что-то необычное, и французы, столь падкие на все новое, непременно клюнут.

Ненадолго, но поверят.

…Поезд ехал уже по Германии, и я видела колонны солдат, двигавшиеся к западной границе. Шли полки пехоты, тянулись огромные артиллерийские обозы.

Я попробовала снова заговорить со своим спутником.

– Что происходит?

Ответ был чрезвычайно загадочным:

– Что бы ни происходило, я хочу знать, можем ли мы рассчитывать на вашу помощь. Сегодня для нас, как никогда, важны люди искусства.

Нет, он не мог намекать на войну между нашими странами, в газетах ничего об этом не писали, а привычно занимались салонными сплетнями и жалобами на какого-то повара, утерявшего расположение правительства. Конечно, страны ненавидели друг друга, но это было в порядке вещей.