Мариша Пессл - Некоторые вопросы теории катастроф

Когда он наконец умолк, хоровое общество взгремело, чуть фальшивя: «Снизойди на нас, Божья любовь». Ученики потянулись к выходу, улыбаясь, ослабляя галстуки, подтягивая резиночки на прическах «конский хвост». Я напоследок еще раз воровато глянула на Аристократов – они сидели, как статуи, с каменными лицами. Во все время проповеди ни разу не шевельнулись и не перешептывались между собой. Только Лула, словно почувствовала мой взгляд, обернулась, когда Эва Брюстер зачитывала текст из Псалтири, и, стиснув зубы, так что на щеках образовались вмятинки, посмотрела прямо на меня (и тотчас уставилась в пространство; так пассажиры машин, что мы с папой обгоняли в своем «вольво», смотрели мимо нас, на более интересные вещи: траву, небо, рекламные щиты у дороги).

Хавермайер двинулся по проходу со свинцовой улыбкой на лице, рядом катилась Глория, а за ней семенил мистер Джонсон, жизнерадостный, что твой Фред Астер, исполняющий фокстрот с очередной красоткой. Тут и Аристократы поднялись. Не глядя ни направо, ни налево, высоко держа голову, точно так же, как Ханна, когда танцевала с бокалом в руке под «Лихорадку» Пегги Ли [428](а то и просто за обеденным столом, притворяясь, будто ей интересны наши дурацкие рассказы о школьной жизни), они проследовали к выходу и растворились в ослепительном сиянии дня.

Я забыла предупредить папу, что сегодня нас отпустят раньше. Пришлось бежать к телефону-автомату в безлюдном вестибюле Ганновера.

– Оливки! Постой!

Я оглянулась – это был Мильтон. У меня не было большого желания с ним общаться. Кто его знает, каких он мне гадостей наговорит, распалившись после поминальной службы… Но я приказала себе остаться на месте. «Отступай только перед лицом неминуемой смерти», – пишет Нобунага Кобаяси в книге «Как стать убийцей сёгуна» (1989).

– Привет, – сказал он со своей обычной улыбкой ленивца.

Я молча кивнула.

– Как жизнь?

– Замечательно.

Мильтон выгнул бровь и сунул ручищи в карманы.

Выдержал еще одну паузу. Династия Мин поднялась к вершинам власти и вновь ушла в небытие, пока он не соизволил произнести следующую реплику:

– Я хотел с тобой поговорить.

Я молчала. Пусть говорит великий ниндзя. Пускай теперь он напрягается, подыскивая слова.

– В общем… – Он вздохнул. – Не представляю я, как это она могла себя убить.

– Неплохо, неплохо, Молчун. А теперь давай завяжи эту светлую мысль узелком и попробуй на ней повеситься. Выдержит или нет?

Вид у Мильтона стал ошарашенный. Может быть, даже огорошенный. Папа говорил, в наши дни, когда «извращенный секс воспринимается как обыденное явление, а эксгибициониста в общественном парке увидишь чаще, чем поле пшеницы в Канзасе», огорошить человека практически невозможно. Однако мне это, кажется, удалось. Конечно, Мильтон не привык слышать от меня интонации крутого ковбоя. Он еще не знал новую Синь – Синь-завоевательницу, Синь Вороненую Сталь, Хищницу Дикого Запада, Техасскую Лихачку, Леди из Луизианы, которая стреляет с бедра, гордо красуется в седле и странствует одинокими тропами. (Также он, очевидно, не читал «Отважного» [Рейнольдс, 1974]; я дословно повторила то, что Красавчик Пестрый сказал Торопыге Смиту.)

– Может, свалим отсюда? – предложил Мильтон.

Я кивнула.

Наверное, у каждого есть свой «Сезам, откройся» – свой «крибле-крабле-бумс», непредсказуемое слово или знак, выбивающий из колеи. Человек начинает себя вести совершенно непривычным образом на какое-то время или даже навсегда. Словно приоткрыли дверку – и забитый ботан превращается в роскошного парня. Для Мильтона волшебным ключом оказалась цветистая фраза в занудной речи мистера Джонсона. Папа о ней сказал бы: «волнующая, как бетонная стена». И еще: «Общая беда наших современных политиков и всех официально выступающих на публике – когда они раскрывают рот, вылетают не слова, а солнечные летние деньки с теплым ветерком и щебечущие птички-синички, которых так и хочется пристрелить из дробовика».

– Когда он сравнил Ханну с цветком… С розой, что ли… Я вроде как растрогался. – Мильтон чуть-чуть повернул руль громадной лапищей, выводя «ниссан» со школьной автостоянки. – Не мог я после этого злиться, тем более на тебя, Оливки. Я и Джейд с Чарльзом сказал, что ты не виновата, но они сейчас ничего нормально соображать не могут.

Улыбка, будто ладья викингов на аттракционе, выплыла на его лицо, качнулась вбок, на мгновение застыла почти вертикально и снова ушла в ангар.