Алессандро Барикко - Юная Невеста

Все началось, когда – то ли чтобы выказать благоволение, то ли повинуясь неотложной необходимости – Мать однажды явилась к нему, чтобы подправить вечернее платье, к изготовлению которого в городе, очевидно, отнеслись без должного усердия. Она не была уверена в том, что вырез получился удачно.

Баретти в то время было тридцать восемь лет. Он был женат. Имел двоих детей. Не прочь был завести и третьего. Но в тот день он стал стариком, и одновременно ребенком, и окончательно и бесповоротно – артистом.

Как он потом рассказывал бессчетное количество раз, Мать заметила ему с самого начала, что, если он продолжит упорно смотреть в сторону, нелегко будет объяснить, чего именно она хочет.

– Простите, но я не думаю, что обладаю достаточной нескромностью, чтобы быть вам полезным, – увиливал он, старательно отводя взгляд от выреза.

– Не говорите глупостей: ведь вы – портной, не так ли?

– Я в основном занимаюсь мужской модой.

– Плохо. Ваши дела от этого страдают.

– В самом деле.

– Займитесь женщинами, это вам даст несомненные преимущества.

– Вы так думаете?

– Без сомнения.

– Я верю вам.

– Так посмотрите на меня, боже правый.

Баретти посмотрел.

– Видите здесь?

Здесь означало место, где ткань прилегала к выпуклостям груди, кое-что предоставляя взгляду и очень многое подсказывая воображению. Баретти был портным, то есть не имел необходимости в наготе, умея прочитывать тела под тканью, будь то костлявые плечи старого стряпчего или гладкие, будто шелк, мускулы молодого священника. Итак, повернувшись, чтобы изучить проблему, он в единый миг осознал, как изгибается грудь Матери, как соски чуть-чуть выступают вперед и устремляются вверх; что кожа там белоснежная, усыпанная веснушками, которые едва виднелись в открытой зоне, но определенно спускались туда, где большинству людей было невозможно их увидеть. Он ощутил в ладонях то, что могли ощутить любовники этой женщины, и догадался, что они познали совершенство и, конечно же, отчаяние. Он представил себе, как мужчины сжимают эту грудь в слепом порыве страсти или ласкают ее, когда уже все растрачено, но не нашел во всем царстве природы плода, который мог бы хоть отдаленно напомнить то сочетание полноты и тепла, что должно было даться счастливцам в руки. Он никогда не думал, что осмелится произнести нечто подобное:

– Зачем такой глубокий вырез?

– Простите?

– Зачем вы делаете такой глубокий вырез? Это грех. Непростительный грех.

– Вы в самом деле хотите знать?

– Да, – сказал Баретти против своей воли.

– Мне осточертели инциденты.

– Инциденты какого типа?

– Просто инциденты. Если хотите, могу привести примеры.

– Будьте любезны. Тем временем, если вы не возражаете, я попробую что-то сделать с этими pinces [1], которые здесь, мне кажется, не на месте.

Так и родился «Указатель» Баретти, сначала построенный на примерах, которые Мать рассыпала перед ним щедрой рукой, а потом дополненный многочисленнейшими свидетельствами, собранными в течение долгих лет и сведенными воедино в литургическом повествовании: одни его именовали «Сагой», другие – «Каталогом», а сам Баретти, с малой толикой мегаломании, – «Эпической поэмой». Его содержанием являлось прелюбопытнейшее воздействие, какое на протяжении лет грудь Матери – путем прикосновения, беглого взгляда, легкого касания, угадывания, поцелуя – оказывало на тех, кто предпринимал, беспечно, одно из пяти вышеупомянутых действий: именно это Мать, со своей редкой способностью к синтезу, определяла как инциденты . Умение Баретти заключалось в том, чтобы запомнить все как есть, без малейшей неточности; гений – в том, чтобы свести многообразную и нескончаемую казуистику, возникшую в этой связи, к формульной схеме, несомненно действенной и имеющей определенные поэтические достоинства. Первый раздел был зафиксирован следующим образом:

Не следует забывать, что…

Между не следует и забывать часто появлялись, из соображений мелодичности, вводные слова.

Не следует, с другой стороны, забывать, что…

Не следует тем не менее забывать, что…

Не следует, разумеется, забывать, что…

Затем следовало скупое указание на время или место:

накануне Пасхи

при входе в Офицерское Собрание

что подводило к обозначению протагониста, в большинстве случаев скрытого под выражением общего характера, едва намекающим на род занятий: