Лорен Грофф - Судьбы и фурии

Интервью, однако, было важным, поэтому он полетел прямиком в город, и ветерок гулял в его пижамных штанах, а потом поехал домой – не успело потемнеть утреннее солнце. Но по пути он увидел Сэмюеля и Эрни, они шли по пешеходной дорожке и смеялись над чем-то. Черт возьми, как же давно они не виделись!

Конечно же они отправились вместе на ланч. И конечно же после ланча переместились в бар, а в баре Сэмюель столкнулся с типом из своего сообщества, то ли радиолога, то ли онколога, который, естественно, присоединился к ним.

Ко времени наступления обеда они все знатно проголодались, Лотто предложил им поехать к нему, поскольку все знали, что Матильда божественно готовит, а он был пьян, хотя и не настолько, чтобы не сесть за руль.

Он унюхал молоко, которое разлилось еще утром и, похоже, оставалось на полу до сих пор.

Когда он вошел, обнаружил Сэмюеля, целующего руки Матильды в стиле Пепе ле Пью, и Эрни, роющегося в барной стойке в поисках бренди «Гранд Арманьяк», которое сам же и подарил им на Рождество. Ложка в руке доктора превратилась в аэроплан, которым он пытался доставить бобы в рот младшей племянницы Лотто, которая явно побаивалась ложек-аэропланов. Лотто поцеловал Матильду, спасая ее от Сэма. Она скованно улыбнулась.

– Где близнецы? – спросил он.

– Скрываются в единственном месте во всем доме, где согласились переночевать, – в твоей студии.

На этот раз ее улыбка получилась несколько злобной.

– Матильда, туда никому нельзя заходить, кроме меня! Это мое рабочее место!

Она пронзила его таким острым взглядом, что Лотто не осталось ничего другого, кроме как смириться и кивнуть, а затем, подхватив на руки малышку, помочь ей во второй раз улечься спать.

Когда он спустился, гости сидели на веранде и напивались. На голубом вельвете неба вырисовалась полная луна. Матильда перемалывала в блендере специи, паста была почти готова.

– Прости, – шепнул Лотто ей на ухо и прикусил ее сладкую мочку. Возможно, они смогли бы… но нет, она оттолкнула его и вышла к плещущимся в бассейне и хохочущим мужикам.

Матильда подошла к столу и поставила на него огромную белую чашу, от которой шел густой пар.

– Я так не веселился с тех пор, как развелся, – прошамкал Сэмюель. Его рот был забит пастой, и он заплевывал пол.

Сэм просто лоснился от удовольствия. Он слегка поправился в талии, как и все они, даже Эрни, хотя у него было оправдание – он теперь был известным ресторатором.

Его обожженную солнцем спину покрывали пятна. Лотто хотел было напомнить ему о раке кожи, но у Эрни было так много девушек, что одна из них наверняка уже это сделала.

– Бедная Алисия. Это уже третий твой развод? – спросила Матильда. – Сэм Три Страйка. Ты вылетаешь.

Мужчины засмеялись.

– Это прозвище мне нравится больше, чем прежнее, – сказал Лотто. – Помнишь? Однояйцевый Сэм.

Сэм невозмутимо пожал плечами. Его никогда не покидала самоуверенность. Доктор взглянул на него с интересом.

– Однояйцевый Сэм? – спросил он.

– Рак яичка, – ответил Сэм. – Но в итоге оказалось, что это не так уж и важно. И с одним яйцом, как оказалось, можно заделать четырех детишек.

– У меня два прекрасных яйца, – сказал Лотто. – И ни одного ребенка.

Матильда молчала, пока остальные болтали, а потом встала и ушла в дом, прихватив тарелку. Лотто рассказывал историю о передозировке одной известной актрисы, принюхиваясь к запаху ягодного мусса, доносящемуся из духовки, а сам все ждал и ждал, но Матильда не появлялась. В конце концов он не выдержал и пошел за женой.

Она была на кухне. Стояла спиной к двери, но не мыла посуду, а просто слушала. О, эти маленькие оттопыренные ушки и белокурые волосы, лежащие на плечах. Радио было приглушено. Лотто невольно прислушался и почувствовал, как желудок подскочил, когда он услышал чей-то знакомый, растягивающий гласные голос. А потом он понял, что это его собственный голос, и все внутри оборвалось. Это то самое утреннее шоу. Но какая часть? Он почти и не помнил. Ах да, история о его одиноком детстве во Флориде. Его голос вдруг показался ему непристойным и вызвал чувство неловкости. Он вспомнил о болоте, на которое сбегал в периоды депрессии. Один раз к его ноге присосалась пиявка. И он, ребенок, так отчаянно и жадно нуждающийся в компании, позволил ей пить свою кровь. Всю дорогу домой и за ужином он наслаждался ее компанией. А когда перевернулся во сне, пиявка лопнула, и вылилось столько крови, что он почувствовал себя виноватым, как будто убил человека.