Лорен Грофф - Судьбы и фурии

– …два старика сидят на крыльце, смотрят на море. И тут появляется этот старый пес, крутится в песке, а потом садится и начинает вылизывать старику хрен. Он очень старается, ну знаете, прям прихлебывает, и тут второй старик говорит: «Приятель, думаю, я тоже мог бы так!» А тот ему и отвечает: «Пффт, попробуй, но я думаю, этот пес тебя укусит!»

Все засмеялись, но не столько над шуткой, сколько над тем, как Лотто ее рассказал. Она знала, что это была любимая шутка Гавейна и что тот каждый раз гоготал, закрывался руками и жутко краснел, когда Лотто ее рассказывал. Лотто был теплый, это чувствовалось даже сквозь его зеленую рубашку, и это тепло потихоньку растопило холод, сковавший Матильду.

Кристина жила на первом этаже, там же, где и все первокурсники. Однажды Матильда зашла к ним и услышала, как та рыдает в душе, – и тут же вышла из чувства деликатности – уединение ей явно было нужнее, чем утешения. Теперь, оглядываясь назад, Матильда понимала, что совершила ужасную ошибку. Она почувствовала, как в ней поднимается волна гнева, и подышала Лотто в спину, чтобы немножко успокоиться. Лотто обернулся к ней, сгреб ее в охапку своими лапищами и уложил к себе на колени. Его желудок урчал, но в последнее время Лотто ел очень мало – откусывал раз-другой и все. Он уже неделю ждал ответного звонка от агента и даже из квартиры не выходил – так боялся его пропустить. Поэтому Матильда и предложила им собраться, чтобы он хоть немного развеялся и перестал об этом думать. Речь шла о роли Клавдио в постановке «Мера за меру», которую должны были ставить в Парке следующим летом. Он уже видел себя стоящим в камзоле перед тысячами зрителей на лавках. Видел стремительно проносящихся летучих мышей и то, как розовые облачка тают в надвигающихся сумерках. После диплома его карьера ограничивалась парочкой небольших ролей. Затем его приняли в Актерскую ассоциацию. Теперь предстояло сделать еще один шаг и взобраться на ступень выше.

Он вытянул шею и заглянул в окно, посмотрел на молчаливый телефон, стоящий на каминной полке. Позади висела картина, которую Матильда пару месяцев назад принесла из картинной галереи, где работала весь прошлый год. После того как художник ушел, хлопнув дверью (сорвав картины и поломав несколько рам), владелец галереи, Ариель, приказал швырнуть его шедевр в корзину. Вместо этого Матильда забрала картину, восстановила, вставила в рамку и повесила позади пузатого Будды. Это была странная голубая абстракция, и она напоминала Лотто тот ускользающий миг перед рассветом, когда все живое застывает в тусклой матовой дымке на границе между мирами.

Как там…

Ах да. Элдрич.

Это напоминало ему саму Матильду. Бывало, возвращаясь с прослушиваний, он заставал ее сидящий на диване перед этой картиной – она смотрела на нее затуманившимся взором, не отрываясь и сжимая в ладонях бокал красного вина.

– Мне стоит беспокоиться? – спросил он в один из таких моментов, когда вернулся с прослушивания для сериала, который ему даже не нравился. Матильда снова сидела в темной комнате и смотрела на картину. Он поцеловал жену за ухом.

– Нет. Я совершенно счастлива, – ответила она тогда.

Лотто так и не рассказал ей, что у него был очень длинный и трудный день, что он два часа простоял в очереди на улице, затем вошел, прочитал всего пару строчек и вышел, а уже уходя, услышал, как режиссер говорит: «…мог бы стать звездой. Жалко, что он такой огромный».

Так же он не сказал, что агент уже давно ему не звонит и что он в тот момент очень рассчитывал на хороший ужин – хотя бы раз. Не сказал, потому что на самом деле не сердился. Она была счастлива, а значит, она не собиралась его бросать. Ведь за тот короткий срок, что они провели в браке, стало ясно, что он не стоит тех усилий, которые она ради него прикладывала. Эта женщина была просто святой. Она беспокоилась, откладывала деньги и каким-то образом оплачивала их счета, даже когда Лотто не приносил домой ровным счетом ничего.

Тогда он сел позади нее, и они сидели так до самой темноты, пока Матильда не повернулась к нему с легким шелковым шорохом и не поцеловала так, что Лотто подхватил ее и унес в спальню, не дожидаясь ужина.

Матильда поднесла кусочек лосося к его губам, и, хотя ему вовсе не хотелось есть, она смотрела на него, и золотистые искорки вспыхивали в ее глазах. Лотто послушно открыл рот, а потом поцеловал ее в веснушчатый нос.

– Отвратительно, – сказал Эрни, глядя на них со своего места. Он обнимал какую-то девчонку в татушках, с которой встречался еще с тех пор, как работал в баре. – Вы уже год женаты, когда уже закончится ваш медовый месяц?