Лорен Грофф - Судьбы и фурии

– Хорошо, – сказала Матильда. – Вы приняты.

– Милая, я больше чем принята, – сказала девушка, наклонилась вперед и сжала руку Матильды – чуть дольше, чем было необходимо, чтобы расставить все точки над i.

Эти были слова Волумнии из шекспировского «Кориолана». И она, с ее железной выдержкой, куда интереснее самого Кориолана.

Но, увы, никто не пойдет в театр, чтобы посмотреть пьесу под названием «Волумния».

ОБЛАКА РАСТАЯЛИ, и день за окном наполнился солнечным светом.

Матильда только устроилась работать в интернет-компанию, на тот самый сайт знакомств, который позже должны были продать за миллион долларов. Она проработала в галерее три года. Каждое утро она жмурилась, сжимала зубы и вдыхала поглубже, заставляя себя передвигать ноги и идти по дорожке к зданию. Каждый день чувствовала на себе взгляд Ариеля. Выполняла свою работу. Она работала с художниками, контролировала их, отправляла им открытки ко дню рождения.

Представляя ее кому-нибудь, Ариель всегда говорил:

– Это моя протеже. Когда-нибудь именно Матильда займет мое место и будет управлять всем этим.

Лицо Луанны при этих его словах всегда вздрагивало, как от укола булавкой.

А потом наступил день, когда к ним из Санта-Фе прилетел какой-то нервный художник. Ариель повел его на долгий ужин, а когда они вернулись, Матильда все еще сидела в темном офисе и составляла копию каталога для выставки. Она подняла взгляд и замерла. Ариель стоял в дверях, наблюдая за ней. Затем подошел ближе. И еще ближе. Положил руки ей на плечи и начал их массировать, прижавшись к ее спине.

После долгого ожидания конца, она была даже немного разочарована его выбором: невероятно мерзкий и вульгарный жест.

Она встала и со словами «С меня хватит» прошла мимо Луанны, которая наблюдала за ними издалека, демонстрируя все накопившееся в ней отвращение. Она нашла новую работу всего за несколько дней, так и не сказав Ариелю, что из галереи ушла навсегда.

Но в то утро на новом месте Матильда никак не могла сосредоточиться на работе. В конце концов она отпросилась, и босс следил за тем, как она уходит, прищурившись за стеклами очков и кисло поджав губы.

В парке листья клена посверкивали на свету позолоченными прожилками. Матильда гуляла так долго и чувствовала себя такой потерянной, что, когда пришла домой, ее колени подкашивались, а на кончике языка осела непонятная горечь. Она достала одну полосочку из пачки в двадцать штук, которую прятала в полотенцах.

Пописала на нее. Подождала. Выпила полную бутылку воды.

Она повторяла процедуру снова и снова, и каждый раз полосочка терпеливо повторяла ей «да» плюсиком.

Она скомкала полосочки и швырнула в пакет, а пакет засунула так глубоко в мусорное ведро, как только могла.

Она услышала, как вошел Лотто, и поскорее ополоснула покрасневшее лицо и глаза холодной водой.

– Привет, детка! – крикнул он. – Как прошел день?

Он болтался рядом, рассказывая о прослушивании, какой-то рекламной ерунды, в которой он, честно говоря, даже не хотел участвовать, потому что это, в конце концов, просто унизительно, зато он видел там парня из сериала, который шел в конце семидесятых, может она помнит его, забавный тип с вихром и оттопыренными ушами?

Матильда высушила лицо, зачесала пальцами волосы и примеряла перед зеркалом улыбку до тех пор, пока она не перестала казаться ей такой пугающей. Она вышла, все еще в пальто, и сказала:

– Я собираюсь сходить за пиццей.

– Средиземноморской?

– Ага.

– Обожаю тебя до мозга костей.

– И я тебя, – ответила она, не поворачиваясь.

Она закрыла входную дверь и опустилась на ступеньки лестницы, ведущей в квартирку леди наверху, а затем откинулась на спину и закрыла руками глаза.

Что же ей делать, что делать, что?!

Нос Матильды потревожил сильный запах чьих-то ног. Она увидела на ступеньках рядом с собой пару поношенных вышитых тапочек.

На Матильду смотрела Бетти, соседка сверху.

– Пойдем, – сказала она со своим чопорным британским акцентом.

Словно во сне Матильда последовала за ней наверх. Кошка прыгнула на нее, точно маленький клоун. Квартира старой леди оказалась на удивление чистой, пожалуй, даже слишком чистой, обустроенной в стиле середины века. Стены были ослепительно-белыми. На столе стоял букет из листьев магнолии, на каминной полке пылали три бургундские хризантемы. Все это было, мягко говоря, неожиданно.