Дмитрий Сазанский - Предел тщетности

Взял лист в руки, на нем было напечатано:

Виновата ли я, что Никитин мне люб? Е.К.

Дунька покажет тебе шестьсот шестьдесят шесть оттенков серого. Она крыса с прибабахами. В.Ч.

В грудях у ей не заплутайся. Береги член с молоду, а ноги в тепле. Ну ты понял. Ш.Г.

Все я понял, тут и понимать нечего. Воланд предложил Мастеру закончить роман одной фразой, тот сложил ладони рупором и крикнул сидевшему в кресле Понтию Пилату: «Свободен!». Я же закончил роман еще лаконичнее — не начав, не написав ни строчки, ни буковки, не имея за пазухой ничего, кроме названия, что придумали за меня. Почувствовав себя свободнее всех пилатов на свете, я покинул место творчества и пересел за журнальный стол. Выпил водки и подумал — как хорошо жить. Слазил в Интернет и прочитал сколько у крысы сосков. Оказалось — двенадцать, дюжина грудей у серой жемчужины очей моих. Представил себе женщину с двенадцатью грудями и ужаснулся. Налил и выпил еще. К приходу женя я уже лыка не вязал.

Все, надо вставать, из вчерашнего дня уже ничего не выудишь. Глянул на часы — половина девятого. К следователю в одиннадцать, езды полчаса, так что два часа на раскачку. Пока умывался, брился, наливал кофе, настороженно ждал — проклюнется вчерашнее выпитое головной болью, но к удивлению чувствовал себя свежо, бодро и находился в прекрасном настроении. Хотел даже выпить кофе на кухне, чтобы, не дай бог, не встретить чертову троицу, но привычка заставила переместиться в комнату. А на принтере они, тут как тут, собственными персонами, да не втроем, а вчетвером — к старым знакомым присоединилась зеленая навозная муха. Она неспешно бродила по принтеру, нахально лазила по черту, крысе и только грифа обходила стороной, в общем вела себя в высшей степени обыденно и беспардонно.

— Как ее кличут? — кивнул я на крылатую гостью, усаживаясь перед монитором.

— Понятия не имею, — ответил черт, пальчиком ласково поглаживая застывшую на его колене муху.

— Ну, она же из вашей компании, — я чуть было не добавил «навозной», но вовремя остановился, посчитав такое определение сотоварищей перебором.

— С чего ты взял? — недоуменно хмыкнул Варфаламей.

— Твоя дрозофила, бытовая. Санитарка дома, — добавила крыса.

— Я может не сильно разбираюсь в классификации мух, но уж отличить обычную от навозной в состоянии.

Она же переливается зеленым перламутром.

— Ошибаешься, дружок. Это ее Дунька лаком покрасила для красоты, — в подтверждение слов Варфаламея крыса победоносно выставила перед собой лапки, дескать полюбуйся. Когти у Дуньки светились нежным перламутром, а-ля хамелеон в тоске.

— К тому же, я с ней к полюбовно договорилась, что она у меня пару недель брошкой поработает, — Дунька при этих словах прямо-таки готова была лопнуть от счастья.

— Как договорилась? Ты что еще язык обычных мух понимаешь?

Само существование такого способа общения дрозофил с окружающим миром меня вроде бы не изумляло, глупым вопросом я априори согласился с наличием в природе мушиного языка, с правилами, лексикой, орфографией и прочими причиндалами. Тут бы им посмеяться вволю над моим вопросом, однако компания на мониторе не находила его ни смешным, ни экстравагантным.

— Увы, пока только со словарем, — вздохнула искренне крыса, — я больше по млекопитающим специализируюсь, Шарик перевел, как никак дальняя родственница отряда «твари крылатые».

Шарик при этих словах демонстративно повернул голову в сторону, будто речь шла о постороннем грифе, являя мне римский профиль стервятника, словно цезарь сошел с монетки и фотографируется на фоне стены.

Я посмотрел в угол комнаты, где в кресле, извернувшись калачиком, спал кот, ставший моим после смерти матери.

— А с котом поговорить сможешь? — подначил я Дуньку, собираясь поймать «на слабо».

— Запросто, — Евдокия пожала плечами, — только о чем? У нас с ним разные менталитеты. Если только о погоде?

— Спроси его, что он думает о Никитине, — не поворачивая головы, предложил гриф и добавил уже обращаясь ко мне, — Не боишься кошачью правду о себе узнать?

— Ничуть. Спрашивай.

Дунька что-то пискнула сквозь зубы и мой ленивый кот, обычно не реагирующий во время сна на какие-либо внешние раздражители вплоть до раскатов грома за окном — исключение составлял лишь звук чавкающей дверцы холодильника — вдруг проснулся и мурлыкнул в ответ. Крыса, словно поймала устойчивую связь, продолжила общение, перемежая попискивание с цоканьем и скрежетом зубов.