— Кровью, что ль платить?
— А хоть бы и кровью, — подтвердил гриф, — только это без разницы — кто же в здравом уме тебе такую возможность предоставит. Ты же сразу кляузничать начнешь, ябедничать по мелкому, да вопросы глупые задавать, потому как соображалка усохла, а в душе одна злоба непечатная..
Коньяк ли ударил в голову или правдивые слова грифа, но я стал терять прекрасное расположение духа. Мне их никогда не переспорить, не поддеть и не потому что их трое, а я один, а потому что балагуры мои совсем не шутят — сдохну я через одиннадцать дней, как и предписано. Мне вдруг захотелось заплакать, но я сдержался изо всех сил — что толку? Никто из присутствующих жалеть не будет, а слезы всегда требуют ответного сопереживания. Я поежился и вспомнил — когда вчера гроб с телом Мишки опускали в могилу, меня передернуло, я поймал себя на мысли, что ему, наверное, очень холодно будет лежать там, под слоем промозглой мартовской глины. Не хватало тепла на этом свете, так и на том не дождешься.
— Слушайте, а может быть, я не буду писать роман, все равно не успею, — со всей откровенностью спросил я соратников.
— Было бы желание. Сименон мог роман за неделю написать, по несколько глав за день строчил от руки карандашом. Вот что значит трудоспособность и недюжинная воля. — возразила крыса.
— В иных обстоятельствах и попытка засчитывается за результат, — черт выплюнул кость и стал вытирать руки о себя, покончив с едой.
— Ну посудите сами, какой из меня писатель? Если так необходимо чем-либо заняться, давайте я марки собирать начну, филателистом стану, раз уж попытка в зачет идет.
— Хорошая коллекция денег стоит и немалых, а у тебя бабла нет даже на альбом, — пригвоздил меня гриф.
— Кляссер называется, плюс еще лупа, пинцет, лампа ультрафиолетовая, — начала загибать пальцы образованная крыса, — Тут еще до марок траты — без штанов останешься.
Черт усмехнулся, поцыкал зубом, выковыривая ногтем мясо.
— Нет уж, мы не в поддавки играем. Раз уж назвался груздем, полезай в кузов. Обратно корова не доится.
— Братцы, — я развел руками, призывая весь белый свет в свидетели, — не бывает так — человек далекий от литературы и вдруг — бац, написал роман.
— Много ты знаешь, чего бывает, а чего быть не может. Тебя никто за язык не тянул, — съязвил гриф.
— Бывает, бывает, — махнула лапкой крыса. — Человек пьет, гуляет, колется, дурь нюхает, траву курит, грибы сушеные жрет, оргии непотребные закатывает с непутевыми девками, а потом вдруг раз и все, как отрезало. Соседям по дому улыбается, в метро женщинам место уступает, на субботнике самое тяжелое бревно на плечо, святость в глазах, смирение в речах, праведный образ жизни. А всех вокруг только ахают в невольном изумлении — уникум, уникум.
— Не верю я в мгновенное просветление. Все думают, что он преобразился моментально, а у него просто проблемы со здоровьем начались — торкнуло сердечко с утра, обмякли ноги, закружилась голова, вот он и сдрейфил, получив звонок с того света. Кому охота в собственной трусости признаваться, надо под свой страх базу подвести, оправдать липкий ужас никчемного существования. У тебя получается, сто лет ходил в лес, на опушке росла кривая осина с гнилыми корнями, а на утро вместо нее прекрасная березка зазеленела. Так и хочется обнять, прижаться шершавой щекой к бересте и заплакать от умиления. Сказки венского леса.
— А ведь, Никитин прав, согласись Дунька, — неожиданно поддержал меня черт.
— Иди в жопу, лиловая хомячья морда! — крыса как с цепи сорвалась, — пошлый циник, нет в тебе ни капли человеческого.
— Да откуда, Дунь, я ж черт.
— Ты уже который век болтаешься среди людей, пора бы начать их различать, пора бы отделять мух от котлет, как говорит Президент России, а у тебя все в кучу, — Дунька и не думала успокаиваться.
— Во-первых, на то, что говорит президент любой страны, мне глубоко наплевать — он не моя епархия, а то бы я ему быстро показал, где мухи, где котлеты, а где матерь Кузьмы. Во-вторых, что значит «в кучу»? Я, несмотря на выпитое, гляжу трезвыми глазами на род человеческий и он у меня не вызывает восхищения. В чем разница, хочешь знать? Никитин прав — человек жидко обделался от испуга, если ты называешь это прозрением, тогда записывай все человечество скопом в святые.
— Мать моя крыса! — не унималась Евдокия, — неважно, что явилось побудительным мотивом к действию, имеют значения только последствия.
— Отец мой черт! — вторил ей Варфаламей, — проветри мозги, они плесенью покрылись, — Значит, причина не считается, а главное итог?
Читать дальше