Дмитрий Сазанский - Предел тщетности

Поминок, в привычном понимании не было, посидели минут сорок за накрытым столом, регулярно выходя покурить на кухню. Сапог беседовал вполголоса с Мишкиной сестрой, Татьяна с дочерью, одногруппники тихо испарились после кладбища. Я сидел в отстраненном одиночестве, рассматривал картину на стене, рисунок бабочки в отпечатках пальцев. Там, где рука стерла нежную пыльцу с крыла, просвечивал тонкий каркас скелета, похожий на иссеченный лист в прожилках, за ним вдалеке стоял грустный лес, — думая, что это самые неправильные поминки, на которых мне приходилось бывать — никто даже для приличия не всплакнул. Четрова жизнь. Когда гости суетливо встрепенулись и решили расходиться, Мишкина дочь подошла ко мне и сказала, что хочет непременно поговорить перед отъездом в Питер. Я не удивился, со мной последнее время все хотят поговорить, и, как под копирку, непременно.

На кладбище мы приехали на Петькиной машине, значительно обогнав ритуальный автобус. По дороге я выпал из разговора, молча наблюдая, как Татьяна перебрасывалась фразами с Сапогом, тот зачем-то дублировал их шоферу. Мужчина лет тридцати, крутивший баранку, комментировал фразы короткими репликами и Петька перекидывал ответы эхом на заднее сиденье нашей подруге.

Я не слушал их, думая о названии, что предложил мне Петька. Фраза, показавшаяся на первый взгляд почти гениальной, как только я начал катать ее на языке, шаг за шагом, точнее поворот за поворотом, теряла частицу оригинальности и очарования.

Я не собирался быть писателем, просто нашел отмазку для черта, надеясь заболтать бесконечными обсуждениями главное — нежелание умирать в точно отведенное время. Жестко хронометрированная поступь смерти вызывала во мне естественный протест. Но раз уж я назвался пишущим книгу, то надо гнуть линию до конца или до полного разоблачения, прикидываться изо всех сил, хотя бы из упрямства, из принципа, из чувства самосохранения, какая разница. Новое имя ненаписанного романа я мог бы театральным жестом бросить моим зверушкам как кость стервятникам, пусть обгладывают и видят — Никитин вам не абы как, знает в какой последовательности расположить буковки на обложке.

Чем дальше я думал, тем отчетливее понимал, что в основе названия лежит неприкрытая спекуляция на чужой популярности. Я был отнюдь не моралистом, но некоторые вещи мне претили, сам не знаю, почему.

Свои сомнения я поспешил высказать Петьке, когда мы стояли у ворот кладбища, поджидая автобус.

— Правильно мыслишь, — охотно согласился Сапог, нисколько не смутившись моего упрека, — Трубка Сталина, Улыбка Джоконды, Очки Пелевина, Ножик Довлатова, Мизинец Будды — все из одной оперы, где в буфете торгуют прокисшим пивом. Ну и что? Любое искусство — пощечина общественному вкусу, но состояние общества и его вкусовые рецепторы таковы, что оно заслуживает разве что пинка под зад. Старик, ты целыми днями торчишь в Интернете — мне Танюха сказала — неужели до сих пор не понял, что никого не интересует качество, так называемого контента, считают только количество заходов на страницу. Желание примазаться, выехать на чужой славе старо как мир, но ведь работает. Хитрый прожженный льстец проигрывает неискушенному подхалиму по одной причине — неприкрытая лесть быстрее доходит до сердца. Человеков нет, на земле живут собаки Павлова — лампочка зажглась, слюна потекла.

— Получается, прямо как у Бродского — остались только иллюзия и дорога, — решил я хитро польстить Петьке, поддакивая.

Однако Сапог никак не отреагировал или сделал вид, оставаясь невозмутимым, продолжил менторским тоном.

— Не увлекайся ссылками на великих. Любой крупный поэт или писатель оставил нам в наследство столько взаимоисключающих суждений, что цитатами из классиков можно спорить стадионом на стадион. Ты лучше Старик переформатируй чужую мысль и выдай за собственную, перелицовывать ворованное — пользительная забава для ума.

— Звучит несколько цинично, тебе не кажется?

— Старик, я ведь книжек больше не пишу, а торгую литературой оптом и в розницу. Хотя, знаешь, — в Петькином голосе послышались ностальгические ноты, — пока ты бухал, я купил квартиру в новом доме, познакомился с соседкой и думаю, как ей представиться? Сказался писателем, и книжку ей при следующей встрече подарил с дарственной надписью. Кстати, еле откопал в залежах макулатуры. Так она теперь, каждый раз меня увидев, светится от счастья, будто я пуд золота. Сосед писатель — звучит гордо, не то что заурядный барыга купи-продай.