Дмитрий Сазанский - Предел тщетности

Вот и Макар туда же, вслед за гостями на принтере разрабатывает золотоносную жилу тайных пороков. Я не очень понимаю, что это значит. Впечатлительные домохозяйки, падавшие в обморок при просмотре первых порнофильмов, вымерли как динозавры еще в прошлом веке. Выражение удивления на лице современного человека держится максимум десять секунд, сменяясь разочарованием от обыденности происходящего. Все тайное давно опубликовано огромными тиражами, вывернуто наизнанку, скелеты вынуты из шкафов и выставлены на всеобщее обозрение в прозрачных витринах с грамотно выставленным светом, грязным бельем трясут на всех каналах, соревнуясь в скорости, а хмурый обыватель, сидящий в кресле, все равно стучит кулаком по подлокотнику и требует — поразите меня, чтоб я сдох! Куча высокооплачиваемых специалистов с утра до ночи только тем и занимаются, чтобы выдать на гора необыкновенный рецепт, форму, стиль, песню, учудить такое, что в страшном сне не приснится — усилия бесполезны, табуретка останется табуреткой, а нот все равно семь.

— Любовь — допускаю, а в изъянах человеческих копаться нету никакого желания, извини уж, — наш разговор незаметно шагнул на заезженные рельсы поиска смыслов, и мне опять стало скучно. — Давай, Макар, закругляться — ничего мы не надумаем, а ловить сачком воздух без нас охотников навалом. Лучше пригласи меня на рыбалку, как только вся катавасия закончится.

— Не вопрос, — Макару тоже не хотелось перебирать струны давно расстроенной гитары, и он радостно оживился, — через две недельки готовься.

Как он точно угадал, ровно через две недели, день в день, мне придется манатки собирать, а рыбку, судя по всему, я буду ловить в другой реке на пару с Хароном.

Утро щекочет ноздри, дрожит на веках, еще темно, но в доме напротив зажглись окна, зашумел, нарастая гомон улицы и человек проснулся, зачеркнув еще одну прожитую ночь.

Утро весной скомкано, как сползающее одеяло. Оно проступает сквозь неясные очертания деревьев за окном, но стоит заранее благословить его только за то, что ты имеешь возможность снова открыть глаза. Странно, но по утрам у меня всегда прекрасное настроение вне зависимости, с какой ноги встал. Наталья моя наоборот встречает каждое утро полусонным ворчанием и на пожелание доброго утра отвечает голосом полным желчи — что же в нем доброго?

— Мы еще живы, неужели непонятно.

Сегодняшнее утро началось для меня нетривиально — я почувствовал зверский голод и вместо традиционной сигареты, разрывающей кашлем легкие, рванул на кухню, чтобы приготовить яичницу. В ход пошло все, что нашлось в холодильнике — сало, лук, помидоры, два яйца, остатки скрюченной колбасы, сыр и петрушка. Наталья утверждает, что я плебей по замашкам и совок по воплощению задуманного в жизнь. Не пытаюсь возражать, напротив, мне жутко нравится данное женой определение. Сформировавшись в эпоху тотального дефицита, хотя, на счет тотального можно поспорить, я испытываю трепетное уважение к незамысловатой еде и жареную картошку с салом считаю вершиной кулинарного творчества. Все кухни мира, за исключением русско-украинской (перед грузинами снимаю шляпу), не произвели на меня впечатления, оставив в безучастном недоумении — как можно восхищаться заморской стряпней. Попробовав суши и закусив вассаби, я поставил галочку и про себя отметил, что японцы великие хитрецы, но жареная треска и желтая горчица нравятся мне несравненно больше. Жена и тут подцепила меня на крючок, ехидно напомнив, что горчица не растет на березах и картошка попала к нам через Европу из Нового Света. Кто бы спорил, но я родился не в средние века и имею законное право считать это пищу исконно русской. Коли уж по гамбургскому счету, то письменность мы стырили у болгар, православие приперли из Греции, половина слов в языке непонятно откуда, мат и то татары за нас придумали, так что своего ничего не было, нет, и картошечку попрошу оставить в покое. А уж все сало мира принадлежит только хохлам, они и свинью придумали, скрестив колобка с кабаном.

Вчера, выйдя из шоколадницы, мы немного побродили по бульвару, с трудом узнавая знакомые дома, играли в угадайку, вспоминая, что здесь было во времена юности, долго не могли опознать погребок, в котором размещалась крохотная пивная, но все-таки разглядели вход в бывшую тошниловку за строительными лесами. Удовлетворенные увиденным, расстались.

Только я приехал домой, как позвонила Танька, поведала, что похороны Мишки состоятся послезавтра, сбор у морга в девять и она может заехать за мной с утра пораньше.