Дмитрий Сазанский - Предел тщетности

Я хотел вернуть запонку, но Варфаламей шепнул.

— Бери, бери — вещь красивая.

— Да на кой черт она мне? Была бы пара, еще туда-сюда. А одну разве что в нос вдеть, как папуас.

— Дуньке подаришь, — настаивал черт.

Крыса обладала хорошим слухом, зарделась, польщенная подобной заботой о себе, но, как все особи женского пола, в противовес фыркнула, чтобы скрыть радость на лице.

— Подумаешь запонка, мне такие украшении дарили, царицы локти кусали и плакали.

Я посмотрел на капитана, тот тоже безмолвно просил, буквально умолял — Бери же! — ему хотелось как можно быстрее развязаться с нашей компанией, покончить с выпавшими на его долю унижениями и забыть, как дурной сон мартовским днем. Наверняка, как только мы оставим его в покое, исчезнув с набережной, он на всех парах помчится домой и станет глушить водку до тех пор, пока не придет в состояние безмятежного равновесия с жестоким миром за окном, пока не убедит самого себя: случившееся — мираж, плод его воспаленной фантазии. Работу он не бросит, но серые БМВ крысиного цвета, как проклятье, будет обходить стороной.

Когда тебя уговаривают, стоять на своем по такому зряшному поводу верх неприличия, если ты не идиот. Я засунул запонку в карман, туда же отправил деньги, а пакет, сложив вчетверо, отдал капитану. Не из фальшивого благородства, а посчитав дальнейшее пребывание на набережной пустой тратой времени, я завел машину и вдарил по газам, оставив гаишника в одиночку решать проблемы мирозданья. Вот так, не проронив ни слова, я стал обладателем шестнадцати тысяч рублей. Воистину, короля играет свита, а молчание — золото. В зеркало заднего вида я наблюдал уменьшающуюся фигуру рядом с обочиной, пока капитан не скрылся за поворотом. Никто из троицы даже не обернулся, они тотчас же забыли про него, выкинули из памяти, как незначительную деталь ландшафта, текущего под колеса автомобиля. Вырулив на Садовое кольцо, чертыхнулся, проклиная собственную забывчивость — пришлось еще прокатиться, перед тем как развернуться, нырнул в центр и уперся в Лялин переулок. Танька жила здесь в бывшем дворянском доме, в квартире на третьем этаже, которую они купили с первым мужем в «лихие девяностые», как любят теперь выражаться. Насчет «лихих» я бы с удовольствием поспорил с унылым любителем брюзжать по поводу и без повода. Ах, время было тяжелое! Как там у Райкина: «Время было жуткое. Можно сказать жутчайшее, и эпоха была мерзопакостная».

Все правильно, если сконцентрировать воспоминания вокруг банки с окурками, которую я как-то купил в подземном переходе, выкурив талоны на сигареты. По мне, так лихолетье было веселое, плутовское, полное надежд и иллюзий, разочарований и приобретений, несмотря на то, что я вышел из девяностых в той же одежде, в которой и вошел. Нахожусь в твердой уверенности — начнись подобная заваруха снова, наделал бы кучу точно таких же ошибок, также бестолково распорядился приплывшим в руки из мутной воды. Нет смысла обвинять время — ему плевать на тебя, и ежели ты сдуру решил — мне недовесили, сходи к окулисту.

Танька на закате восьмидесятых влюбилась во второго режиссера, оказавшегося на поверку обычным каскадером, прокатилась с атлетом на Юга, да и вышла за него замуж, удивив всех. Она вертелась в богемной среде, давала встречным, поперечным мужикам без разбору, не имея в голове меркантильных соображений, могла отказать герою любовнику и закрутить с лифтером, хотя и известных деятелей в послужном списке хватало. Мне изначально была уготована участь пажа, поверенного в Танькиных делах, и я безропотно нес чемодан похождений вслед за спешащей хозяйкой. Она делилась со мной особенностями, скажем так, странностями сексуального поведения некоторых знаменитых персонажей и я, посвященный в постыдную тайну, с слюнявым упоением обывателя разглядывал одухотворенные лица кавалеров на экране телевизора.

Каскадер Стас оказался дельным мужиком, любил Таньку беззаветно, бросил кино, быстро поднялся, торгуя всем, что попадалось под руку, начиная от женских трусов «неделька» кончая вагонами с бракованным титаном. Он осчастливил мою подругу отпрыском, очень предусмотрительно купил трехкомнатную квартиру, расселив жильцов коммуналки и, как случалось со многими в период первичного становления капитала, получил пулю в лоб при выходе из подъезда. Убийц не нашли, компаньоны растащили его долю по сусекам, показав Таньке шиш с маслом, но два главных приобретения любви — сын Сережа и огромная квартира с высоченными потолками достались в наследство вдове.