Дмитрий Сазанский - Предел тщетности

Роза полезла в карман куртки, достала зажигалку и дала прикурить.

— Нажрался, небось, вчера — пальцы-то ходуном ходят, — поздоровалась Роза и продолжила без перехода, — Никитин, ты мне должен двести рублей, — и опять без перехода. — Колька из второго подъезда третьего дня шел из магазина, прямо во дворе упал и помер. Людку, из вашего подъезда, на прошлой неделе обнесли, Людку, говорю, на втором этаже живет. Влезли на козырек детского сада и выдавили стекло. К тебе участковый не заходил? — и снова без перехода, но уже доверительным тоном. — Дочку твоего соседа вчерась какой-то хмырь на серебристом мерине привез, целовались в салоне.

— С каких это…двести рублей? — опустив остальное, удивился я.

— С таких. Я вокруг твоей машины всю зиму снег расчищала. Морока. Ты ж не ездил никуда, дома сидел, как крот — объяснила Роза и добавила участливо, отойдя на два шага и окинув взглядом с ног до головы — Бухал?

Мне не хотелось пускаться в туманные объяснения, тем более, что дворничиха итак все про всех знала и в сухом остатке попала точно в десятку. Я удрученно кивнул и вытащил из кармана две смятые сотенные.

— Христос с тобой, — даже обиделась Роза, — ты меня за кого принимаешь? Иди, поправься. Дойдешь? А то хочешь, я схожу.

— Не дойду, а доеду, — я направился к стоянке, щелкнув сигнализацией. Машина ожила, два раза крякнула и поприветствовала хозяина мигающими подфарниками. Странно, но аккумулятор не сел за зиму. (Как я узнал позже, моя практичная половина попросила соседа снять аккумулятор, и его поставили обратно лишь на прошлой неделе.)

— Куда за руль? До магазина два шага, — запричитала в спину Роза.

— Да не в магазин я, а по делам. И не пил вчера. А колотит, потому что отвык от свежего воздуха, — огрызнулся я напоследок. Роза махнула рукой и пошла своей дорогой, навстречу ковыляющей из магазина Людке, чью квартиру недавно обокрали. Через минуту, держа Людку за пуговицу пальто, Роза докладывала той краткое содержание жизни нашего дома.

Мотор, прочихавшись, заурчал и я, довольный собой и машиной, расслабленно откинулся на сиденье, утопив мозги в подголовник. БМВ, некогда являясь предметом несомненной гордости, давно уже справила совершеннолетие, но по возрасту пока еще не перешла в разряд редких коллекционных машин. Лет пятнадцать назад она вызывала у встречных ездоков чувство уважения (мне почтительно уступали дорогу), с годами сменившимся сначала безразличием, а потом и откровенным пренебрежением. Моя любовь к ней напоминала застарелый сифилис, не поддающийся лечению. Губошлеп Мишка неоднократно советовал расстаться с потасканной немецкой красавицей.

— Никитин, ты на своей развалюхе только портишь нам реноме. Продай хламиду и купи, пусть недорогую тачку, но новую. За версту видно — наши дела идут из рук вон плохо.

Мишка был абсолютно прав насчет машины, и отчасти прав относительно положения дел. Дела шли еще хуже, чем он их описывал, стрелка барометра склонялась по направлению к помойке, я упустил тот момент, когда можно было безболезненно выдернуть несколько тысяч на приобретение новой колесницы. Мы пока еще барахтались на мелководье, но течение несло нас в стремнину реки, грозя перевернуть утлый баркас на порогах. Вот тогда-то Мишка и тиснул из сейфа два миллиона рублей, выбрав самый неподходящий момент, хотя формально выходило, что он ничего не украл, потому как именно два миллиона он вложил семь лет назад в наше предприятие. С другой стороны, мы скинулись фифти-фифти, и коли общий капитал значительно уменьшился, усох, благодаря совместному гениальному руководству, то и с остатка Мишка имел право только на половину умопомрачительного состояния.

Больше я его не видел, хотя неоднократно пытался связаться, намереваясь выяснить причины, побудившие совершить по отношению к бывшему теперь уже компаньону, столь некрасивый и необъяснимый поступок. Он только один раз ответил на звонок, чтобы сообщить, деньги он не вернет ни под каким соусом, ни добровольно, поддавшись уговорам, ни вынужденно, испугавшись угроз. Мишкин голос был надменно весел, что особенно возмутило меня, но за веселостью угадывалась непоколебимая уверенность в собственной правоте, безмятежное спокойствие удава, переваривающего кролика ушастого. Кроликом, по всем раскладам, оказывался я. В конце короткой телефонной тирады Мишка посоветовал мне податься в те края, куда Макар телят не гонял, в ответ я успел вставить лишь полную злости реплику, звучавшую приблизительно так — Ну тогда, Мишенька, не обессудь — последний и единственный разговор заклятых друзей на этом закончился.