Дмитрий Сазанский - Предел тщетности

— Апрель по моим прикидкам должен быть теплым, — как можно беззаботнее постарался произнести я, подражая Элизе Дулитл.

Женщина не выдержала, прыснула от смеха, попыталась собраться, у нее не получилось, и заливистый хохоток покатился эхом по комнате.

— Вы именно такой, каким вас обрисовал генерал. Никитин, так к вам надо обращаться? — отсмеявшись, забросила наживку Носкова.

— Не знаю уж, что он вам про меня наговорил, но сразу хочу развеять сомнения — я совсем не такой, а гораздо хуже, — пробурчал я. Чтобы как-то сгладить неловкость, подцепил одну поллитровку со стола и принялся разглядывать этикетку.

— Водки у меня нет, только джин и виски. Это из коллекции отца, он ее много лет собирал, привозил со всех концов света, больше для форсу. Повод для воспоминаний. Да не смотрите вы так, будто вас нарочно обидеть хотят.

— Чтоб меня так всю жизнь обижали, — я налил треть граненого приземистого стакана, походя отметив, что и посуда подбиралась с учетом характера напитка, строго в соответствии с ритуалом.

Выпил, перебив устойчивый вкус во рту, завалил полынь — траву вермута ветками можжевельника. Мне явно похорошело, еще пару подходов к бутылке и я почувствую себя в собственной тарелке.

— Давайте я вам дом покажу, — предложила хозяйка, то ли из обычного гостеприимства, то ли опасаясь, что я приложусь к выпивке так, что не оторвать от бутылки войску трезвенников.

Ох, уж мне эти картинки с выставки. Все люди разные, но в одном напоминают попугаев — в какой бы компании ты не находился, обязательно найдется счастливчик, только что отдохнувший в экзотических краях,

побывавший в музее уникальных ювелирных предметов бронзовой эпохи или посетивший премьеру нашумевшего спектакля. Присутствующие просто-таки обязаны прослушать интерпретацию пьесы в его немудреном пересказе. Самый тяжелый случай это просмотр фотографий чужих детей и внуков, с умильными до тошноты комментариями, все тотчас же должны распознать в малолетнем шалопае, голой жопой оседлавшем горшок, вундеркинда с задатками гения.

Осмотр дома занял полчаса — жилище колдуньи оставило равнодушным, лишь одна комната произвела на меня впечатление. Я про себя ее назвал «молельная». Перед входом Носкова замешкалась, даже стушевалась — сейчас моему взору откроют святая святых — спальню, любовных альков, будуар для утех, куда пускают только избранных, но на деле комнатушка оказалась заставленной магическими причиндалами, являясь неким подобием уголка для медитации. Что меня больше всего поразило — в светелке колдуньи по всем стенам были развешаны портреты и плакаты с изображением Носковой, точнее ее сценического двойника Ариадны Бубило-Райс. Неизменным в них оставалось одно — на меня смотрела фееричная женщина с пронизывающим до кишок взглядом. Я невольно скосил глаза, сравнивая портреты с оригиналом, Носкова из плоти и крови проигрывала настенным дубликатам вчистую. В очередной раз я наглядно убедился насколько преображают женщину немудреные штучки дрючки — достаточно черного парика до плеч, умело наложенной косметики, плюс соответствующее выражение глаз и вчерашняя замухрышка превращается в сногсшибательную красавицу с обложки, от одного взгляда которой, табун мужиков готов бросится в пропасть. Что ж, несмотря на простецкий вид без выкрутас, девица Носкова не была лишена ни тщеславия, ни всех других заморочек, присущих людям, уже попробовавшим славу на вкус.

Еще одна вещь привела в замешательство, слегка обескуражила — пока мы бродили по дому, спускаясь и поднимаясь, открывая двери и заглядывая в комнаты, хозяйка то и дело, будто случайно, задевала меня бедром, нечаянно толкала упругой грудью в узком коридоре, где действительно двоим не разойтись, пытаясь внести в наши целомудренные отношения телесный контакт различной степени чувственности. При этом Носкова каждый раз обстоятельно извинялась, потупив взор, таким голосом, будто слезно просила ее больше не насиловать. Я даже начал вести подсчет соприкосновениям, но в итоге сбился и, как только мы вернулись гостиную, уселся в кресло с явным облегчением. И опять случилось преображение, вместо смущенной застенчивой школьницы, умолявшей о пощаде, в кресло напротив меня села уверенная в себе женщина с приятным и мягким взором. Чертовщина какая-то.

— Генерал поведал мне вашу историю, — начала она издалека.

— Кто бы сомневался, хотя никто его об этом не просил. Рассказывая ему о том, что со мной приключилось, я даже не подозревал о вашем существовании. Ей богу, Ксения, не хочу показаться бестактным, но слабо верится, что вы можете мне помочь.