Дмитрий Сазанский - Предел тщетности

Ксения, опершись на локтях, полулежала рядом со мной сантиметрах в тридцати и хохотала в голос, откинув голову назад. Сверху за спиной посмеивался генерал, я болтал ногой без тапка, сверкая пяткой, и думал, что сейчас умру со стыда досрочно, не дождавшись обещаний черта. Мне помогли встать, провели в комнату и усадили в кресло, как маленького ребенка, буквально за ручку, потому что я все еще находился в оцепенелом состоянии. Волосы Ксении приятно ласкали, коснувшись щеки, когда она наклонилась, чтобы усадить гостя поудобнее, нежная, почти фарфоровая рука провела по волосам, успокаивая, и я заметил, что меня бьет легкая дрожь.

Хозяйка мило улыбнулась, подбадривая, и ускользнула на кухню, присоединившись к Решетову, оттуда донесся еле различимый шепот, звон стекла, еще какие-то подозрительные звуки. Я весь обратился в слух и был тотчас же вознагражден за усилия.

— Он не такой придурок, как кажется на первый взгляд, — втолковывал Ксении генерал.

Я сидел в кресле посреди уютной гостиной в мягких тонах, обставленной в классическом английском стиле, вернее, в соответствии с тем, как я понимаю английский стиль. Сквозь плотные шторы еле пробивался свет, укутывая комнату полумраком. Широкие подголовники по бокам спинки кресла ограничивали мне обзор, и я по воровски подался вперед, слегка наклонившись, чтобы получше рассмотреть убранство комнаты. Успел только отметить про себя, что все детали интерьера подбирались не впопыхах, как со стороны кухни послышались шаги — хозяйка принесла поднос с двумя бокалами на тонких ножках, улыбнулась одобряюще и снова исчезла. Оливки, наколотые на деревянную шпажку, примостились лесенкой к стенке бокала с прозрачной жидкостью, я поднес напиток к губам и осторожно отхлебнул — ну конечно же, что еще могут подавать в такой обстановке, напоминающей салон, кроме коктейля в качестве аперитива. Находясь в эпицентре сумасшедшей жизни иногда трудно поверить, что в одном с тобой измерении еще существуют люди, способные не спеша потягивать вермут, разбавленный апельсиновым соком, в уютной викторианской гостиной, рассуждая об оттенках поэзии Перси Буши Шелли какого-нибудь. Вынув оливковые лесенки из коктейлей, я заглотил оба бокала разом, немного приободрился, ощутив приятную теплоту в желудке, и решил продолжить осмотр. На низеньком столике невдалеке от меня стояли пепельница, массивная настольная зажигалка и резная шкатулка из палисандрового дерева в индийских мотивах. Мне пришлось привстать, чтобы дотянуться до шкатулки, шкодливо оглядываясь, я приподнял крышку и увидел внутри сигары, уложенные плотной стопкой. Сигары были последней деталью, указывающей на то, что я попал в гости к человеку, чей мир никогда не входил в соприкосновение с моим. Такое же чувство меня посещало, когда я читал дневники французского сельского священника, воспитанного в иезуитском монастыре. Я не понимал многих вещей не потому, что не хватало ума, а лишь по причине разницы в воспитании, в среде, которая нас сформировала. Согласитесь, московская коммуналка на двенадцать семей в двухэтажном деревянном бараке находится на расстоянии световых лет от монахов иезуитского ордена. Как там у фантастов в книжках? Параллельные, непересекающиеся вселенные.

Подтянул пепельницу поближе к себе, закурил и понял, что совершенно не боюсь ясновидящую Ариадну Бубило — Райс.

В дверях снова послышался шум, я потянулся на звук и увидел в проеме генерала. Носкова стояла чуть сзади.

— Ну, я пошел. Оставляю вас одних, — голос Решетова звучал дружелюбно, но глаза были напряжены, — Никитин, постарайся больше не хулиганить, — он уже было двинулся к выходу, но в последнее мгновение повернулся в пол-оборота и шутливо погрозил мне пальцем, — не обижай хозяйку.

Носкова вплыла в комнату с новым, более объемным подносом, я обратил внимание — помимо коктейлей на нем отсвечивали две бутылки. Хозяйка поставила скромные дары на стол и села в кресло, напротив меня. Она молча разглядывала меня в упор, при этом могу побожиться, еле сдерживала смех. Создавалось впечатление, что женщину мучает икота, но она изо всех сил старается удержать ее в себе, чтобы об этом не догадались окружающие. Я же безмолвствовал, потому что решительным образом не знал, о чем собственно говорить. Такое впечатление, что внезапно остался в купе наедине с прекрасной спутницей, сидишь и мучаешься под стук колес — с какой фразы так начать разговор, чтобы ненароком не испоганить дальнейшую поездку. Пауза затянулась, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я бросил взор за окно, где в прорези штор бесновался ветер, полируя лужи и остатки снега.