Мэри Кайе - Далекие Шатры

Уверенность Аша в своей способности заставить ее забыть прошлое и снова стать счастливой испарилась, и неожиданно для себя он снова задался вопросом: любит ли она его хоть сколько-нибудь, или же события последних нескольких лет истребили в ней любовь, как ветер и вода истачивают незыблемую с виду скалу? Внезапно он понял, что не знает ответа, и, устрашенный сомнениями, отвернулся от Джали и неверной поступью вышел из каюты. Остаток дня он провел в одиночестве на полуюте, глядя на медленно движущиеся тени парусов и содрогаясь при мысли о грядущей ночи: а вдруг она отвергнет его или отдастся ему без любви, что еще хуже?

К часу заката ветер посвежел, умеряя солоноватый дневной зной. По мере того как море темнело и небо меняло цвет с зеленого на фиолетовый, а потом на густо-синий, пена под водорезом начала фосфоресцировать, а натянутые парусиновые полотнища стали серо-стальными на фоне блистающего звездного неба. Гулбаз с каменным лицом принес на полуют поднос с ужином, а позже расстелил широкий толстый рисай на палубе под навесом, положил на него несколько подушек и сообщил бесстрастным тоном, что рани-сахиб, то есть мэм-сахиб, уже поела и будут ли у сахиба еще какие-нибудь распоряжения?

У сахиба таковых не имелось, и Гулбаз, налив кофе в медную кружку, удалился с почти нетронутым подносом. Корабельный колокол пробил очередную вахту, и откуда-то снизу Рыжий, его помощник и старый Эфраим пьяным хором проревели «доброй ночи», после чего Макналти добавил еще несколько слов, которых Аш не разобрал, но которые, похоже, изрядно развеселили его товарищей. Вскоре их хохот стих, а потом постепенно замер и гул голосов, доносившийся с кормы, где коротали вечер матросы-индийцы, и в ночи воцарилась тишина, нарушаемая лишь шепотом моря да монотонным скрипом дерева, пеньки и туго натянутой парусины.

Аш долго сидел, прислушиваясь к этим звукам. Он не хотел уходить с полуюта, потому что по-прежнему не знал, как его примет жена, и безумно боялся встретить отпор. Сегодня сбылась его заветная мечта, и эта ночь должна была стать счастливейшим моментом его жизни. Однако он сидел здесь, терзаясь сомнениями, мучась неуверенностью и томясь страхом, какого не испытывал никогда прежде, ведь если Джали отвергнет его, это будет означать конец всему – последнюю и окончательную победу Шушилы.

Пока Аш колебался, собираясь с духом, он вдруг вспомнил, как Уолли декламировал строки, написанные два века назад одним из его многих героев, Джеймсом Грэмом, маркизом Монтрозом: «Боится он своей судьбы, его заслуги – вздор. Он не получит без борьбы победу иль позор…»

Аш криво улыбнулся, приветственно вскинул руку и сказал вслух, как если бы друг находился здесь собственной персоной:

– Ладно. Я спущусь вниз. Но боюсь, мои заслуги – вздор.

После свежего ночного воздуха маленькая, ярко освещенная каюта показалась нестерпимо жаркой и насквозь пропитанной запахом керосина. Анджали стояла у открытого иллюминатора, глядя на мерцающее великолепие фосфоресцирующего моря, и не услышала щелчка дверной щеколды. Что-то в ее позе – в наклоне головы и в линии длинной черной косы – так сильно напомнило Ашу маленькую девочку Каири-Баи, что почти непроизвольно он назвал ее детским именем, прошептав чуть слышно:

– Каири…

Анджали резко повернулась к двери, и в глазах у нее мелькнуло выражение, которое нельзя было спутать ни с каким другим. В следующий миг оно исчезло, но Аш успел увидеть его и узнать: это был дикий ужас. Точно такое же выражение он видел однажды в глазах Дилазах-хана – вора, предателя и в прошлом солдата Корпуса разведчиков. А позже, одной лунной ночью три года назад, видел его в безумном взгляде Биджурама, и совсем недавно – в вытаращенных от ужаса глазах шестерых связанных слуг с заткнутыми ртами, сидевших в чатри в Бхитхоре.

Увидеть сейчас такое выражение в глазах Анджали было все равно что подвергнуться яростной атаке с совершенно неожиданной стороны, и сердце у Аша оборвалось и кровь отхлынула от лица.

Лицо самой Анджали посерело от страха, и она проговорила, с трудом шевеля губами:

– Почему ты назвал меня так? Ты никогда… – Голос у нее пресекся, и она схватилась руками за горло, словно ей трудно было дышать.

– Наверное, потому, что ты напомнила мне ее, – медленно сказал Аш. – Прости меня. Я должен был помнить, что тебе не нравилось, когда я называл тебя этим именем. Я не подумал.

Анджали потрясла головой и бессвязно пролепетала: