Олег Красин - кукла в волнах

— Майор Кравец?

— Да, по возрасту, ему уже пятьдесят, так что освобождается место. Я думаю, для моего Жени оно в самый раз.

— Но у него партийное взыскание за пьянство, — возразил я, — возможно, даже не одно…будет.

— А, чепуха! — Тамара махнула рукой, — ты ужасно наивный. Если сверху скажут, то здесь сделают всё как надо или, думаешь, кто-то будет спорить с командованием училища?

— Нет, конечно, я так не думаю.

«В армии всегда так, — подумал я, — выдвигают в основном за какие-то услуги или в силу родственных связей. Кто-то везет магнитофоны из Афганистана, как Петров, чтобы пристроиться на теплом месте. Кто-то дарит более серьезные вещи». Мне рассказывали об одном замполите батальона, который, чтобы попасть в Академию, фактически подарил свой ВАЗ шестой модели кадровику в Ростове. Кому-то хотелось послужить за границей и в ход опять шли подарки кадровикам».

Да, жизнь несправедлива, убеждался я в который раз, а жизнь в армии несправедлива вдвойне.

— Так куда же он всё-таки убежал? — спросила довольная собой жена командира роты.

— Вон в ту сторону, — показал я рукой на ограду, через которую перелез Косых, — как она выдержала его, ума не приложу.

К концу недели проверка фактически была закончена. Начальство подвело итоги, укатило домой. Предварительно был замят скандал, с так называемым, изнасилованием. Родители солдат, заранее предупрежденные Крутовым, приехали с деньгами. Мне было жаль этих людей — простых колхозников откуда-то из под Житомира и Николаева. Наверное, деньги собирали всем селом, чтобы сынки не сели в тюрьму. Потерпевшей заплатили в кабинете замполита батальона при свидетелях, и она забрала назад свое заявление. Говорят, недели через две у неё появилась новенькая «семерка».

Что касается нашей части, то, по словам отцов-командиров, батальон показал себя с неплохой стороны. Комбат получил благодарность от начальника училища, а мы, рядовые офицеры, одни общие фразы. На седьмое ноября нас, конечно, поощрили грамотами и ценными подарками, поэтому обижаться повода не было.

Вскоре, как и говорила Тамара Косых, с Евгения Николаевича сняли партийное взыскание и назначили заместителем командира батальона по материально-техническому обеспечению. К моему удивлению, командир отходную не делал, он просто пожал всем руки и ушел из автопарка в штаб батальона. Вова Приходько недовольно сказал:

— Мог бы и проставиться, не один год терлись бок о бок!

Зато Гуторин с Винником вечером закрылись в каптерке казармы и напились до бесчувственного состояния, таким образом, отмечая уход Косых на новое место службы. Оба были замечены дежурным по батальону моим земляком Мишиным после отбоя. Тот дружески похлопывая по плечам, проводил их с веселой болтовней до КПП, а утром не преминул устно доложить об этом вопиющем случае пьянства Заречному и Крутову.

Вот, собственно и всё, что произошло с уходом капитана Косых из роты. Аэродром продолжал готовиться силами роты, полеты не останавливались. Система не разрушилась с заменой отдельной составляющей.

Вскоре нам назначили нового ротного — заместителя командира из автороты, двухгодичника Мишу Ткаченко. Мы были с ним примерно одного возраста и потому сразу нашли общий язык. Миша был хорошим парнем — спокойным, надежным. Родом он оказался из Краснодарского края и, как настоящий казак, носил черные усы. В его командование жизнь роты сразу вошла в спокойное русло, словно некий врач устранил источник болезни, долгое время лихорадившей организм. Прекратились бесконечные пьянки прапорщиков и, соответственно, сразу установился порядок в подразделении.

Приближалась зима. По ночам на почву опускались первые заморозки, вымораживая еще влажную после осенних дождей землю. Если накануне шел дождь, то на следующий день асфальт и бетонные плиты аэродрома становились гладкими, как каток. В таких случаях мы немедленно выгоняли на полосу тепловые машины, испарявшие застывшую влагу раскаленными струями газа.

Мои отношения с Аллой развивались дальше, накрывая нас волнами любви. Мы вели себя так, будто вокруг нас никого не было, а если кто и был, то нам было абсолютно наплевать. Конечно, так долго продолжаться не могло. Как-то в канцелярию заглянула Тамара и, затеяв ненужный ей разговор с Мишей Ткаченко, с плохо скрываемой усмешкой смотрела на меня. Потом, уже перед уходом, обращаясь непосредственно ко мне, сказала:

— Не лезь в чужой огород!

— Не такой уж он и чужой, — возразил я, понимая, о чем речь.