Олег Красин - кукла в волнах

— Конечно, Северо-Кавказский военный округ, сокращенно СКВО.

— Вот-вот, СКВО. А народ называет его «Санаторно-курортный военный округ». А знаешь, как называют Забайкальский военный округ?

Я помялся. Волчатников выдержал паузу для эффекта и сказал:

— «Забудь вернуться обратно»! Вот как называют ЗабВО. Думаешь, ваш зампотех горит желанием там оказаться? Если попадет туда, забудет не только как вернуться, но и как его зовут.

— И всё равно, — не сдавался я, — надо особиста проучить, если он надумает клеиться к Наташке. Можно кого-нибудь подговорить, бойцов или прапорщиков. В темноте напасть и накостылять.

Мы сидели достаточно долго. Уже и армянский коньяк подошел к концу. Надо было закругляться. Я накинул на рубашку техническую куртку, взял фуражку и, попрощавшись с Волчатниковым, вышел в теплую темноту.

На улице стоял стрёкот кузнечиков и цикад. То здесь, то там слышались разные звуки, голоса, треск сломанных под ногами веток, шум падавшей листвы. Где-то, в глубине кустарника я различал весёлую возню, которая обычно сопутствовала любовным встречам, девичий смех. «Всюду жизнь, — с иронией подумал я, — почти как на картине известного художника».

Стараясь не мешать и не глазеть по сторонам, чтобы не выглядеть подглядывающим чужие тайны, я пошел к своему бараку. Тихая ночь опустилась на аэродром, на степь, на весь мир вокруг.

Через несколько дней, пока особист Кравченко вёл свое вялое разбирательство, в автопарке меня встретила Наташа. Лицо её выражало озабоченность.

— Витя, скажи, Сергею что-то грозит, какое-нибудь наказание? Он что, в чём-то виноват?

— Кто тебе это сказал? — поинтересовался я, остановившись и внимательно к ней приглядываясь, помня слова Волчатникова.

— Кравченко уже несколько раз подходил. Говорит, что Сергея могут отдать под военный суд, что он связан с этим делом каким-то образом. Спрашивал меня, не слышала ли я что-нибудь. И вообще, пытался разузнать о наших отношениях. Я ничего не сказала.

— Вынюхивал, значит, — я не удержался и выругался, стараясь подбирать приемлемые выражения, затем спросил Наталью напрямую, — он что, приставал к тебе? Может, намекал, что хочет переспать?

Наташа внезапно отвернулась от меня, принимая деланно равнодушный вид, и я понял, что мой вопрос попал в точку.

— Он что-то говорил, — как-то скороговоркой сказала девушка, — но я его послала подальше.

Особой уверенности в её голосе я не услышал, словно она для себя уже приняла какое-то решение и готовилась его исполнить. Я понадеялся, что правильное. История становилась похожей на фарс, совсем как в произведении Вольтера «Простодушный». Там, насколько я помнил, невеста жертвовала собой ради попавшего в тюрьму Сент-Ива.

Позднее я завел об этом речь с Сергеем и тот, почти как Наталья, отвел свой взгляд от меня в сторону:

— Она взрослая девушка, — сказал Терновой, — может постоять за себя. Я не могу запретить встречаться с кем-то, если он ей понравился.

— Серёга, не обманывай себя. Как Кравченко может кому-нибудь понравиться? Она если и будет с ним…то только из-за тебя, чтобы ты избежал наказания.

— Мне таких жертв не надо.

— Ну, так пойди и скажи ей.

— Знаешь, Михалыч, лучше не суйся в это дело. Зачем оно тебе? Пусть всё идет своим чередом. Пусть всё решит за нас судьба, как ты любишь говорить.

Совсем недавно, точно такие же слова я говорил Волчатникову. Но сейчас, услышав их от зампотеха, немного усомнился в своей правоте.

— Я был о тебе лучшего мнения, — сказал ему, совершенно разочарованный и, не прощаясь, пошел прочь.

Фаталист следует за судьбой и подчиняется ей. А если судьба заставляет сделать подлость, возможен ли выбор? И что такое судьба? Это нечто мистическое, не зависящее от нас? Или предопределенное развитие событий на коротком отрезке времени, называемом жизнью одного человека?

Я зашел в нашу комнату и, увидев, как и утром, когда приехал с партконференции, на тумбочке мутную трехлитровую банку с разведенным спиртом, приложился к ней. Горячая обжигающая жидкость полилась водопадом в желудок. Тугая крышка выскальзывала из рук и никак не хотела надеваться на горлышко банки. Я почувствовал как нечто, железной рукой сжимавшее меня всё это время отпустило, будто внезапно открылась дверь застрявшего лифта и всех выпустила на свободу.

Испытывая легкое головокружение, я вышел на крыльцо казармы и увидел через дорогу огромное поле, всё желтое от подсолнухов. Растения повернулись ко мне, покачивая своими большими головами в дружелюбном приветствии, и я пошёл к ним навстречу. Сам не знаю зачем. Может в поисках сочувствия. Тут я представил картину Ван Гога «Подсолнухи». Неожиданно в голове сложились стихи: