Олег Красин - кукла в волнах

Солнце медленно заходило за край горизонта. Перистые облака заполнили небо, проплывая, словно белоснежные караваны на темно-голубом фоне. Я почувствовал, что воздух изменился. Он уже не нёс с собою запах отработанного керосина, нагретого металла самолетов, жженой резины. Пахнуло преддождевой свежестью и внезапно похолодало, словно природа невзначай напомнила о наступающей осени и идущей следом зиме.

Я закурил, загоняя тёплый дым в лёгкие, и для себя решил, что этим вечером никуда не пойду. Лягу в комнате на своей кровати и, под шум дождя буду читать какую-нибудь книгу. «Анненского верну комэске завтра, — думал я, — надо окончательно решиться на что-то».

Но на самом деле, я был не готов к этому. Выбор всегда трудное дело, особенно, если ты должен выбрать из того немного, что тебе действительно дорого. А как хотелось бы оставить все как есть. И почему жизнь заставляет нас жертвовать чем-то, зачем? Я не понимал этого.

Однако ситуация, к моему облегчению, разрешилась сама собой. Позвонила Илона и сказала будничным голосом, что вечером будет занята. Она с девчонками едет в Нижнюю Калитву, чтобы помыться в бане, вернется поздно. Она поинтересовалась, не обиделся ли я и, получив отрицательный ответ, успокоилась. Мы попрощались. После этого, не чувствуя никакой вины перед девушкой, я с лёгкой душой пошел к Волчатникову.

Вернувшийся накануне из отпуска солдат-армянин подарил мне бутылку армянского коньяка и небольшой кусок вяленого мяса — бастурмы. Отправляясь к Волчатникову, я прихватил все это с собой. У комэски на столе уже стояла бутылка азербайджанского коньяка «Башалы», недавно начатая. Рядом лежали на тарелке небрежно нарезанные дольки лимона без сахара — в столовой сахар был кусками, и крошить его на лимон было неудобно. Я поставил свой презент рядом, сел на пустую койку.

Поначалу мы только поднимали рюмки и перед тем как выпить, чокались без тостов, словно торопились быстрее напиться и уйти от реальности. Молчали, ни о чем не говорили. Потом я подумал, что если и нужно с чего-то начинать наш разговор, то начинать надо с главного. А главным в данный момент были отношения Волчатникова с Илоной.

— Знаешь, Витя, — сказал он, не глядя мне в глаза, — я, наверное, в неё влюбился, причем влюбился классически. Она мне снится по ночам, всё время думаю: что она сделала, что сказала, как отреагировала на мои слова? У тебя так бывало?

— Нет, — честно признался я, покачав головой, и припоминая все свои романы в прошлом.

— Я даже стихи стал сочинять, — продолжал говорить дальше Волчатников, — как это обычно делают влюбленные.

— Что-нибудь прочитаете?

— Одно четверостишие…только не смейся.

— Да нет, я же понимаю что такое чувства, над ними не смеются.

Волчатников уставился на чистую, покрытую побелкой стену, словно пытаясь увидеть на ней невидимые для меня строфы, потом прочитал чуть сипловатым голосом:

— Красиво, — сказал я, не кривя душой, — мне нравится!

— Нет, Витя, ничего не говори, даже если это и так. Хотя я сам знаю, что любительщина, глупые стишки, простительные в безусой юности. Они смешны сейчас. Просто хотелось выразить, запечатлеть состояние своей души на данном отрезке времени. Пусть даже Илона меня и не любит.

— Не любит? — переспросил я.

— Да, конечно, — Волчатников грустно усмехнулся, — тут уж, поверь мне, сразу видно. Она вроде разговаривает со мной, улыбается, но я же, вижу, что сама мыслями где-то далеко. Не здесь и не со мной. Потому что, когда любишь, то сосредоточиваешь всё своё внимание на любимом человеке. Каждое его движение, взгляд, намёк — всё это находит отголосок в твоей душе и порождает ответную реакцию, которая понятна только вам обоим. Это не пошлые переглядывания и подмигивания, перед тем как забраться в кусты.

То ли от выпитого коньяка, то ли от речей Волчатникова, я стал терять нить его рассуждений, показавшихся мне поначалу очень умными, а потом…запутанными и с неясным смыслом.

— Сегодня с особистом разговаривал, — сказал я, чтобы каким-то образом прервать поток душевного стриптиза со стороны Волчатникова, — представляете, собираются сделать козлом отпущения Тернового.

— Вот барбосы, — нахмурился комэска, — бездельники и лентяи! Не могут элементарного дела сделать — поймать какого-то негодяя. Конечно, проще невиновного подставить! Слушай-ка, — внезапно оживился Волчатников, — а не поймать ли нам самим этого придурка и выручить твоего приятеля?