Ялмар Тесен - Узы моря. Опасное соседство. Возвращение

Молодой леопард пытался подражать ей, но это оказалось невозможно. Переплетенные точно змеи, стволы пышной растительности мешали двигаться и требовали максимального напряжения всех мышц и сухожилий. Он попробовал преодолеть это препятствие прыжком, но тут же потерпел неудачу — упал куда-то во тьму, с растопыренными, точно щупальца, когтями передних лап. Вода оказалась холодной, и он громко рявкнул от боли и страха; гулкое эхо словно выстрел разнеслось по ущелью, и он стал двигаться осторожнее, где вплавь, а где ползком, прокладывая себе путь в хитросплетенье ветвей и стволов. Теперь он лежал, вывалив язык, в полумраке логова, и глаза его влажно блестели; под лоснящейся шкурой все еще слабо дрожали и перекатывались напряженные мускулы; полоска белой пены застыла на верхней губе, над обнаженными зубами. Когда свет снаружи стал более ярким, в тенистом логове почти ничего невозможно было разглядеть, разве что мелькал порой белый клык да вспыхивала серебром влажная черная шкура там, где проникший в пещеру солнечный луч касался ее. И вдруг в пещеру точно влетел рой пчел или облачко мошкары — что-то пятнистое шевельнулось в полумраке, и тут же пятнышки на шкуре самки расплылись, исчезли, и она скользнула вниз, в заросли кустарника на каменистом склоне, и пропала из виду.

Она вернулась в сумерках, наевшись до отвала, с надутым брюхом и отрыгнула груду дымящегося мяса на травку у пещеры. Молодой леопард поднял голову и сел, по-щенячьи выставив заднюю лапу. Усы его подрагивали, он некоторое время принюхивался, а потом очень медленно, припадая брюхом к земле, подполз к мясу и начал есть. Он съел эту порцию и еще одну, а потом лег и заснул. Так продолжалось целую неделю: самка охотилась на склонах горы, пока вожак небольшого стада серых косульих антилоп не прихватил с собой трех оставшихся еще в живых самок и не ушел за горы, на более безопасный конец верескового вельда, граничивший с морем.

Однако молодой леопард уже успел набраться сил и быстро поправлялся. Даже израненная задняя лапа, которую он тщательно вылизывал и очищал зубами от болтавшихся по краям раны лохмотьев кожи, стала подживать, а рана на спине превратилась в длинный красновато-серый рубец. На десятый день самка перебралась в другое логово на дне оврага, в двухстах метрах отсюда, которое приготовила заранее. Там она произвела на свет троих детенышей. Один родился мертвым, и самка тут же его съела. Оставшихся двоих — оба они были пятнистые, хотя пока что больше напоминали просто серые пушистые комочки, — она перенесла в старое логово, и когда малыши, слепые и голодные, принялись жадно сосать, черный леопард присоединился к ним, и мать не протестовала.

Странная это была группа: пятнистая самка, с довольным видом лежавшая на боку, черный молодой леопард, почти такой же крупный, как мать, вытянувшийся перпендикулярно к ней, и рядом с ним два серых малыша. Но черный выпивал слишком много, и самка забеспокоилась. Она родилась в этой долине, здесь даже вкус речной воды казался ей особенно приятным. Для нее это было самое лучшее место в мире, благодатное и в это время года изобилующее косульими антилопами и клиппшпрингерами. Самка с упорством предпринимала все новые попытки добыть как можно больше дичи, до сумерек бродя по открытым горным склонам и замечая промелькнувшее ушко антилопы даже на расстоянии километра. А уж выследив жертву, дожидалась темноты, чтобы убить ее наверняка. Через четыре дня после рождения малышей она впервые взяла с собой на охоту и черного леопарда.

Тихим и нежным звуком она предупредила детенышей, что они должны терпеливо ждать и не выходить из укрытия.

Это было сказано почти неслышно, однако запрет матери словно приковывал их к гнезду. Для черного леопарда это был полузабытый звук, однако память его, видно, освежило материнское молоко, которое он пил второй раз в жизни, и он тоже заколебался, стоит ли ему выходить из пещеры, так что матери пришлось дать ему пинка, от которого ее старший сынок пролетел метра три по воздуху и приземлился весьма неловко. Выйдя следом за матерью на залитый солнцем склон горы, он все еще прихрамывал, но черная шкура уже блестела и лоснилась по-прежнему, а сам он сторожко и быстро реагировал на любой, даже самый незначительный звук, порожденный горой.