Ялмар Тесен - Узы моря. Опасное соседство. Возвращение

Он даже рассмеялся:

— Ты это серьезно?

— Ну да, пожалуй…

— Нет. Во всяком случае, вряд ли. Разве что в каких-то исключительных случаях. Я не специалист по хищникам-людоедам, и все же такое поведение животного всегда бывает вызвано определенными экстремальными обстоятельствами, самое главное из которых — неспособность охотиться. Ну и конечно, существенную роль играет успешное начало. Скажем, в Индии, где плотность населения чрезвычайно велика, а также часто попадаются непогребенные трупы людей, до которых хищник может легко добраться, он вполне может попробовать и человечье мясо, а потом войти во вкус. Понимаешь? В общем-то, конечно, никто ничего не знает наверняка.

Единственное, что я могу утверждать с полной ответственностью: в этих местах, насколько мне известно, никогда не встречались леопарды-людоеды.

Джин молчала, любуясь заливом. Тернер налил ей еще вина. Девушка сидела боком к стеклянной перегородке, отделявшей их от бара, и ее прямые черные волосы мягкой волной закрывали щеку до уголка рта, спускались на плечо и укутывали его, точно блестящая шаль. За перегородкой кто-то изо всех сил старался привлечь внимание Тернера, подавая ему всевозможные знаки и сияя во весь рот. Джин заправила за ухо спадавшую на щеку прядь волос, повернула голову в сторону бара, проследив за взглядом Клифа и пытаясь понять, на кого он смотрит, но ничего не разобрала в этом калейдоскопе ярких, по-летнему нестрогих одеяний, бород, длинных волос, темных и светлых, и оживленных лиц.

— По-моему, кому-то тебя очень не хватает, — сухо сказала она.

— Не меня — тебя. Хотя вообще-то здесь довольно спокойно, не правда ли?

— И все-таки мне пора.

— Я бы очень хотел, чтобы ты осталась. Мы могли бы где-нибудь поужинать, а?

— Я бы с удовольствием, Клиф. Правда. Но в другой раз, не сегодня, хорошо?

Он судорожно пытался придумать, как бы удержать ее, пока она собирала свои вещи — шарф, сумочку, — но понимал, что это не в его силах.

— Я действительно очень хотел бы, чтобы ты осталась, — повторил он.

Она улыбнулась, оценивающе глядя на него:

— Ну хорошо, еще немножко. Вот и вина еще выпью.

Она заметила, каким напряженным вдруг стало его лицо, почти печальным, очень серьезным. И ей вовсе не хотелось мучить его или играть с ним. Она догадывалась, что его раздражают многозначительно-шутливые гримасы за перегородкой — она их успела-таки заметить, — что эта суета и шум ужасно несвоевременны, что они как бы преуменьшают значение их беседы и угрожают нарушить хрупкое равновесие ее доверительного, но осторожного отношения к нему. А когда она согласилась остаться, он явно испытал облегчение, стал почти счастливым и с такой готовностью бросился наливать ей вина, что даже пролил немного ей на руку, и тут же, заботливо наклонившись над нею, стал вытирать руку носовым платком, держа ее в своей. И тут в дверь просочилась цепочка новых посетителей, восторженно талдычивших что-то по поводу необычайной красоты заката, который действительно заливал белые стены и решетки веранды победоносным, похожим на оперение фламинго розовым светом.

Второй раз в жизни черный леопард ощутил страх, и когда двуногие существа подошли слишком близко, ярость, охватившая его, быстро сменилась благодаря выброшенному в кровь адреналину инстинктивным желанием спастись, выжить, и желание это оказалось сильнее даже боли в раненой лапе. Жажда свободы была так велика, что он почти наверняка покалечил бы этих двуногих, которые подкрались к нему с явным намерением напасть, хотя двуногие были очень большими и он их опасался.

Сейчас он брел по тенистому прохладному лесу, неуклюже ковыляя на трех лапах, и время от времени останавливался, чтобы вылизать постоянно кровоточившую рану, и потом долго сидел неподвижно, задрав вверх изуродованную заднюю лапу и стараясь не касаться ею земли. Он прислушивался к непривычным звукам, теперь едва слышным, однако чуткие уши леопарда все же различали их в неразберихе прочих полуденных лесных звуков, и он двигал ушами, реагируя на малейшее изменение в этой привычной симфонии. Он страдал от голода и жажды и слабел от потери крови; те звуки становились все глуше, а другой непосредственной опасности он пока не ощущал, его терзала только боль в плече, мешавшая двигаться, да постоянно ныла изуродованная задняя лапа. Среди темно-зеленого подлеска и густых, почти черных теней его естественный камуфляж служил отлично, однако на залитых солнцем открытых участках, когда его черная как смоль шкура вспыхивала серебром и на ней становился отчетливо виден ярко-багровый рубец, леопард был заметен хорошо. Рана, пересекавшая его плечо и спину, была очень длинной и глубокой и все еще кровоточила. К тому же ему никак не удавалось достать ее языком, что было опасно, ибо жирные мухи роем вились над ним, отливая изумрудно-зеленым в солнечном свете, точно его собственные холодные глаза.