Джеймс Мик - Декрет о народной любви

И всё же с трудом верилось, будто каторжник способен на подобную дикость. И если русский убил Могиканина и съел, чтобы удался побег из Белых Садов, то кто же прикончил Климента, кто вырезал букву на лбу у мертвого офицера? Не скрывался ли в лесу и третий беглец?

Теперь подобные вопросы, которыми могло задаваться окружение Муца, отступали перед красными — стихией, преобразившейся с тех пор, как Муц повстречался с нею в последний раз. Тогда, в 1918-м, красные ухватили Идею. Теперь же Идея ухватила былых владельцев своих, и эшелоны, и страну. Муцу из скудных сведений было известно: те, кто некогда Идей овладел, так и не пришли к согласию по поводу ее сущности; то же, что некогда являло собой Идею, и то, что завладело ныне и людьми, и бронепоездом, и самой страною, вряд ли намерено долго мириться с подобным положением вещей.

Проснулся. Растолкал Нековаржа, Броучека и беловолосого. Спросил у туземца, не отправится ли тот с ними обратно в Язык, за телом колдуна, тунгус сонно кивнул.

— Но сначала необходимо кое-что сделать, — сообщил Муц. Глянул на солдат. Те смотрели с ужасающей доверчивостью. — Нужно спуститься к красным.

— Вздернут тебя, вот и вся недолга, — рассудил Броучек. — Может, лучше сперва в город вернемся?

— Делай, что велит офицер Муц! — прикрикнул Нековарж.

Йозеф сказал:

— Сейчас мы можем прокрасться в город мимо красных, но из Языка нам мимо постов не пройти. Мост занят.

Броучек обдумывал услышанное: по-прежнему доверчиво смотрел на Муца и не отводил взгляда, ожидая продолжения.

— Русские могут в любой миг напасть на Язык и всех перебьют, — продолжал офицер. — Единственное средство остановить врага — переговоры.

— Пойдем, братец, — сказал Нековарж. — Только давай разберемся сперва: мы ведь не только из-за красных остаемся, верно?

— Да, — подтвердил Муц. — И хорошо, что ты спросил. Ты понимаешь, Броучек?

Капрал помолчал и ответил:

— Я сам его убью, ради тебя. Давно пора пристрелить бешеного пса…

— Нет, не ради меня, — не соглашался офицер. — Даже не думай…

Однако убийство, разумеется, замышлялось ради Йозефа. С какой легкостью дается предательство, если совпадают мысли об измене у нескольких человек, одновременно открывшихся друг другу! А теперь и он заглянул в душу Матулы, потому что его собственная становится такой же. О, гармония времени и места между войной и нормой, когда возможно изгнать беду словом и пистолетом! Каким правильным поступком казалось тогда, на льду, спасти Матулу. Каким правильным кажется теперь продать красным труп капитана.

Муцу до крика хотелось попасть обратно, укрыться за границами разумной расы или империи, наподобие той, где жил когда-то, и захлопнуть за собой дверь, оставить весь этот бардак позади… Но сейчас можно спастись, лишь усугубив беспорядок. Ой вей! В пустыне Моисею не требовалось десяти заповедей — они пригодились позже.

Снег сыпал редкими, тяжелыми, сырыми хлопьями. На офицере по-прежнему была шинель Нековаржа. Из пещеры выходить не хотелось, но намело немного, да и прокладывать путь проще по белому. Прошли с версту вслед за беловолосым, вниз по пологому склону, покуда не добрались до гряды валунов над железнодорожным полотном в нескольких аршинах от въезда в туннель. Сверху можно было украдкой разглядеть полотно.

В темную глубь туннеля тянулся эшелон красных. С открытой платформы вагона, прикрепленного к голове состава, выглядывало широкое, коренастое устройство — пушка. Следом за первым вагоном шли открытые платформы с обложенными мешками с песком пулеметами, а дальше — пассажирские вагоны с окнами, то темными, то освещенными изнутри. До Муца доносился запах угля, горевшего в вагонных буржуйках. Часовые в серых шинелях устроились вокруг костерков по трое, положив винтовки на колени. До ближайшего огня было с сотню аршин.

Знаком офицер приказал остальным подняться.

— Еще не готовы ехать, — прошептал Нековарж. — Просто состав греют, чтобы топка не замерзла, но еще не запустили. Часа два уйдет. Должно быть, с рассветом тронутся.

— А для чего проволока? — недоумевал Броучек. — От эшелона к телеграфной линии…

— Может статься, у них в вагонах и телеграф есть, — предположил Нековарж.

— И ресторан, — согласился Броучек.

— Готов поклясться, тартинки с красной икрой едят, может, и нам достанется, — пробормотал Нековарж. — Коммунизм — он чтобы всем поровну доставалось, а, братец-офицер?

— Верно, — согласился Муц, — или же свинцом нас попотчуют.