Джозеф Ганьеми - Инамората

Немного погодя Флинн вспомнил обо мне и проговорил с набитым ртом:

— Ладно, борец за справедливость, ради пользы дела предположим, что у миссис Кроули был подручный внизу, который и производил все эти звуки. Соседский мальчишка или Зубная фея [23] Согласно поверью, если ребенок, засыпая, положит под подушку выпавший молочный зуб, тот этот зуб заберет Зубная фея, оставив вместо него монетку. — кто угодно.

Флинн отставил тарелку с завтраком и откинулся на кровать, скрестив ноги у щиколоток. Он сунул в угол рта сигарету и, указывая незажженной спичкой в мою сторону, продолжал:

— Но как вы объясните то, что происходило внутри комнаты, заметьте — в закрытой комнате?

Я открыл рот, чтобы ответить, но остановился. Я покосился на Ричардсона, ища поддержки, но он лишь пожал плечами, дескать: сам заварил кашу, сам и выкручивайся. Краем глаза я видел, как ухмыляется Фокс.

— Ну же, я жду, — напомнил Флинн, чиркая спичкой о край тумбочки. Возбужденный после выпитого кофе, он нервно потряхивал ногой в старом черном носке, давно нуждавшемся в починке. Я никак не мог отвести глаз от дыры на большом пальце, и вдруг меня осенило.

— Я сейчас вернусь.

— Финч, куда, черт возьми, вы собрались?

Но я не стал тратить время на объяснения, а выскочил из комнаты и спустился на скоростном лифте в главный танцевальный зал отеля — там я надеялся найти свидетеля, который более вразумительно, чем я, смог бы объяснить мое предположение.

Пятнадцать минут спустя я вернулся назад в сопровождении приветливого невысокого господина в коричневом твидовом костюме.

Я ввел его в номер Фокса и объявил моим коллегам:

— Позвольте представить вам доктора Делмара Мансона из Цинцинати, Огайо.

— Доброе утро, джентльмены, — произнес доктор Мансон, церемонно кивая. Потом, не тратя зря лишних слов, он подошел к ближайшему свободному стулу, сел и принялся расшнуровывать свои полуботинки.

— Что происходит, Финч? — спросил Фокс.

— Доктор Мансон педикюршик, — сообщил я и предложил Фоксу, Флинну и Ричардсону присоединиться к нам с Мансоном, сесть вокруг стола и взяться за руки, как мы делали это накануне вечером. Когда все расселись, я дал нашему гостю знак начинать. — Как только вы будете готовы, доктор Мансон.

Одним ловким движением Мансон поднял босые ноги из-под стола. На глазах у изумленных Фокса, Флинна и Ричардсона он схватил пальцами левой ноги тост с тарелки, в то же время передвигая правой посуду на столе. И хотя руки его были заняты, он продемонстрировал всем, что это не мешает ему намазывать тост маслом, наливать сливки в кофе или перелистывать утренний выпуск «Инкуайрер».

— Как видите, — пояснил Мансон, — немного тренировки, и нижние конечности оказываются не менее проворными, чем руки.

Мне показалось, что я услышал в его словах отголосок застарелой обиды. Решительным жестом левой ноги Мансон протянул Фоксу намазанный тост, тот не посмел отказаться и откусил кусочек. Флинн удивленно покачал головой и пробормотал:

— Черт меня подери!

А Ричардсон, отвесив кивок в мою сторону, заметил с ухмылкой:

— Quod erat demonstrandum, [24] Что и требовалось доказать ( лат .). Финч.

Доктор Мансон снова натянул ботинки, пожал всем руки и откланялся. Я закрыл за ним дверь и обернулся к моим коллегам.

— Итак, джентльмены, — начал я, — не пора ли нам обсудить, какие меры контроля следует принять во время сегодняшнего сеанса?

По пути назад из отеля я с удивлением заметил того самого английского школьника, он играл у одного из соседних домов совсем рядом со Спрюс-стрит, 2013. На мальчике были белые гетры и вязаная шапка с ушками. Он старательно пытался поддеть, не разломав, пластину льда, покрывавшую лужу, и не замечал, что я наблюдаю за ним.

— Привет, малыш.

Мальчуган поднял на меня глаза и остолбенел.

— Привет, малыш, подойди-ка сюда.

На этот раз он решительно замотал головой. Я не хотел больше кричать и сам направился к нему. Подойдя ближе, я заметил тревогу в глазах мальчишки; трудно сказать, было ли это смущение или просто настороженность ребенка при встрече с незнакомым взрослым. Я разглядел бледные веснушки на почти девчоночьем лице и догадался, что паренек был из тех одиноких детей, которые привыкли играть сами по себе.

— Как тебя зовут?

— Эдвин.

— А как к тебе обращаются — Эдди или Эд?

— Так и говорят — Эдвин.

Я пошарил в карманах и нашел пять центов, но, оценив добротность костюма мальчика и то, что он жил в столь дорогом районе, я решил набавить цену — пусть, если захочет, просидит всю субботу в кино или наестся сладостями до отвала.