Джозеф Ганьеми - Инамората

К середине октября редактор «Сайентифик американ» начал ворчать, что, возможно, критики журнала правы: дескать, что Маклафлин и члены его комитета в самом деле занимаются «охотой на ведьм». Эксперты подвергли испытанию четырех претендентов и всех отвергли. Уж не слишком ли высоки их требования? 1923 год подходил к концу, и редактор опасался, что интерес подписчиков к поискам медиума в новом году не сохранится. Во всяком случае, рядовым читателям журнала не было никакого дела до высоких принципов членов экспертного комитета; они ждали развлечений и желали их получить — короче говоря, редактору нужен небольшой спектакль, и только. На скептицизме тиражи не поднимешь. Конечно, поначалу было забавно следить за тем, как эксперты выводили на чистую воду всех этих горе-медиумов, но не пора ли дать читателям восхитительный финал?

«Нет, не пора», — ответил Маклафлин в весьма резком письме редактору «Сайентифик американ», датированном октябрем 1923 года; за этим письмом на следующий день последовало обращение к членам комитета, содержавшее призыв к бдительности.

«Джентльмены, — писал профессор, — наша задача не только быть судьями в данном конкурсе. Мы должны определить истину. Нас просили защищать интересы общества, а не потакать его нетерпению. Публика может позволить себе увлекаться, но нам следует сохранять хладнокровие. Публика может быть легковерной, но мы обязаны подвергать все сомнениям. И прежде всего, джентльмены, когда публика требует от нас решения, мы должны проявить решимость».

Помню, как потрясло меня это письмо, когда я прочел его черновик в кабинете Маклафлина. Слова профессора, несомненно, укрепили мою решимость, впрочем, от меня ничего не зависело. Первым проявил слабость Фокс. За неделю до письма профессора сей прислужник «Сайентифик американ» распространил свое письмо, в котором выражал удивление, почему члены комитета столь пристрастны к испытуемым медиумам.

«Так ли велик грех, — вопрошал Фокс, — если честный медиум нет-нет да и прибегнет к какой-нибудь уловке, раз сами духи провоцируют его на это?»

Подобные разглагольствования особенно раздражали Маклафлина — и в науке, и в жизни. Поэтому большую часть ноября он провел в переговорах — письменных, телеграфных и телефонных — с Ричардсоном и Флинном, которых пытался отвратить от сомнительных доводов Фокса.

И вот в разгар этих переговоров, одним осенним днем, Маклафлин получил неожиданное письмо в молочно-белом конверте из веленевой бумаги. Оно было отправлено из Кроуборо в Суссексе. Автор письма сообщал, что с большим интересом следит за экспериментом «Сайентифик американ» из своего поместья на юге Англии и хочет привлечь внимание комитета к некоей миссис Артур Кроули — молодой особе, проживающей в Филадельфии, которая обладает «самыми удивительными способностями медиума, какие мне когда-либо приходилось наблюдать». Письмо было подписано сэром Артуром Конан Дойлом.

В те времена Конан Дойл считался одним из самых выдающихся специалистов в психиатрии — некоторые назвали бы его светилом — и принадлежал к тем, кто не сомневался в реальности спиритических явлений. Маклафлин познакомился с писателем, когда был президентом Британского общества психических исследований, в ту пору он несколько раз имел честь быть гостем сэра Артура и леди Дойл в их поместье Виндлесхэм в Суссексе, где воочию мог убедиться, как серьезно супруги относятся к психическим исследованиям, не говоря уже об их новообретенной религии. Впервые Конан Дойл публично провозгласил свою веру в спиритуализм в октябре 1917 года на заседании Лондонского спиритического общества. Многие полагали, что этот интерес был спровоцирован гибелью на войне сына писателя — Кингсли, но на самом деле, как объяснил мне Маклафлин, семена его интереса были заронены еще в прошлом веке, когда Дойл молодым врачом участвовал в спиритических сеансах. С годами семена пустили корни, а затем это ползучее растение разрослось настолько широко, что грозило вытеснить злаки, приносившие стабильный доход, а именно занятия литературой. Ныне Конан Дойл все меньше времени уделял литературному труду и все больше часов проводил на сеансах и публичных лекциях. Подобное времяпрепровождение вполне достойно отошедшего от дел писателя, если бы Конан Дойл относился к исследованиям с рассудочностью ученого, однако они с леди Дойл столь истово отдались своему увлечению, что их друзья начали опасаться, как бы сия ползучая трава не расшатала камни фундамента.