Эбрахим Голестан - Горькая доля

– Ну как голуби, не забывают тебя?

Джафар окликнул стариков:

– Пожалуйте сюда.

Они все еще стояли в дверях. Я повернулся к ним:

– Проходите.

Они постояли, посмотрели, потом прошли вперед и уселись.

– Тетушка, все будет хорошо, дядюшка возвращается, – сказал я.

Она только хрипло, со свистом, дышала.

– Может, это она от удивления? – предположил Джафар. Потом спросил у старухи: – Давно она так?

Ответил старик:

– Давно, милок.

– Вот как дядюшка ушел, – вмешалась старуха, – несчастная одна осталась, так почитай, совсем занемогла.

– Она, страдалица, и всегда была хворая, – добавил старик.

– А когда ей совсем плохо стало? – спросил я.

– С тех пор как дядюшка ушел, – повторила старуха. А ее муж пояснил:

– С месяц уже, дней сорок.

– Что ты, родненький, какой месяц, куда больше, – заспорила старуха.

– Но ведь дядюшку Мешхеди неделю назад забрали! – возразил я.

– Как неделю? – удивилась старуха.

– Нам так сказали.

– Аббас-ага неделю назад известил нашего хозяина, – подтвердил Джафар.

– Аббасу-то откуда знать – небось сам месяца три здесь не был, – недружелюбно, с упреком, упирая на «три», проговорил старик.

Джафар достал из кастрюли софре.

– Мы ведь, милок, ему сразу сообщили.

– А он только в четверг, неделю назад, пришел к нам и рассказал, – повторил я.

Джафар вынул лепешки, расстелил софре, положил лепешки с краю:

– Тетушка, теперь иди-ка поешь.

– Тетушка, иди садись к софре, – позвал я.

Она не шевельнулась. Сидела, привалившись к стене, и тяжело дышала.

– Хочешь, я тебе подам? – предложил я. Старик все твердил:

– Мы ему сразу дали знать. Джафар сказал:

– Пожалуйте и вы, – и указал обоим на софре.

– Она не может встать, сам видишь. Тарелка нужна, – обратился я к Джафару.

– Не захватили.

Он отсыпал часть риса из кастрюли в судок из-под хлеба, рукой положил сверху немного тушеного мяса, а кастрюлю с остатками еды поставил на софре перед стариками:

– Отведайте, пожалуйста, тут не Бог весть что, самая малость.

Я протянул тетушке судок. Она так и не шевельнулась.

– Не берет, – протянул я растерянно. – Джафар, она не берет.

Я смотрел на Джафара, а он – на тетушку. Те двое ели, жадно, руками. Я наклонился к тетушке и попытался сам положить ей в рот щепотку риса. Она почувствовала вкус еды, встрепенулась, вроде бы стала жевать – нет, мне все показалось. Рисинки посыпались, покатились по уголкам рта, попадали на пол.

– Джафар, без ложки ничего не получается.

– Брось, Парвиз-хан, ложка ей не нужна. Захочет – сама поест.

Он говорил не думая, просто чтобы что-нибудь сказать. – У нее руки отнялись, разве не видишь?

– Ложка ей не нужна, – повторил он.

Я повернулся к старику:

– А как тетушка обычно-то ест?

Я плохо соображал, о чем спрашиваю.

– Раньше ей Зинат помогала. Похлебку давала, иногда кашу.

– И мы ведь похлебку принесли, – вспомнил я. – Джафар, давай похлебку.

– Я ложку забыл, – отозвался он, потом все-таки встал, огляделся кругом и, не увидев никакой посуды, спросил у старухи: – В чулане, что ли?

– Может, около хауза, – предположила она.

– Кто это – Зинат? – сказал я.

И подумал – нас тут четверо, а мы не можем накормить бедную старушку. Не знаем, что делать, вот и ищем, на кого бы это переложить. Те двое все ели. Старик сворачивал лепешку трубочкой, зачерпывал ею похлебку и выливал себе в рот, потом зачерпывал снова – и так, пока лепешка не размякала.

Старуха на минуту перестала жевать:

– Зинат, с вашего позволения, – это сестра Аббаса.

– А сейчас она где? Старики переглянулись.

– Если тут, – продолжал я, – пускай придет, накормит ее. Тут она?

– По четвергам она вечерами ходит поклониться к гробнице Шаха Мир Али Хамзы, – объяснил старик.

– Парвиз-хан, я спущусь, ложку поищу, – сказал мне Джафар, встал и вышел из комнаты.

Снизу донеслось: «Если не трудно, сестрица». Я посмотрел на жующих стариков и тихо сказал:

– Как же быть?

Кого я спросил? Зачем? Мне показалось, что спрашивал кто-то другой, а я должен знать ответ. Джафар внизу говорил: «Если нетрудно, сестрица, загляните туда». Старик сказал:

– Боится.

Старуха посмотрела на него. Оба жевали.

– Да не боится она, просто не видит нас толком, – возразил я.

Старик показал на тетушку:

– Вот ее боится, не придет. Она молиться пойдет. На лестнице послышались шаги. Джафар вошел вместе

с женщиной, которая впустила нас в дом. Она остановилась на пороге: