Мария Поледнякова - Как вырвать киту коренной зуб

– Любош тебе нравился. Он хороший товарищ. – Анна приложила к щеке Вашека нагретый кусок ваты. И закрепила платком, обернув вокруг подбородка и завязав на голове большим узлом.

– Нет, – помрачнел Вашек. – Я плакал из-за него, а он был с чужими ребятами на горах!

– Любош о тебе не знал. Это правда.

– Он меня ПОДВЕЛ! – выкрикнул Вашек. Повязанный платком в горошек, он походил на волка, наряженного бабушкой. – Любош уже там, в Крконошах, мне ВРАЛ. Сказал, что посватается к тебе, а вы давно были женаты!

В сердцах сбросив тапки на ковер, он залез под перину. Анна, глубоко вздохнув, присела на край постели.

– Ну не были. Можешь мне поверить.

Вашек выглянул из-под перины.

– Когда я был маленький, – сказал он с серьезным видом, – я тебе верил, что ты купила меня в «Детском мире». Теперь я уже БОЛЬШОЙ и знаю, как родятся дети.

– В самом деле? – пробормотала Анна с опаской.

– ПОСЛЕ СВАДЬБЫ! – отрезал Вашек без обиняков.

Он откинулся на спину, положил руки за голову и вперил взгляд в угол комнаты.

– Но… так… знаешь… – совсем смутилась Анна. – Только она, свадьба, еще не самое главное.

Уф-ф! Чертов идиот! Думала ли она минуту назад, что? ей придется объяснять? И что из-за него ей еще придется проглотить!

– Такое случается, когда люди просто любят друг друга. А мы, знаешь, очень любили друг друга!

Она чувствовала, как в ожидании очередного вопроса вся покрывается краской.

– Если бы он любил тебя, – буркнул Вашек, даже не посмотрев в ее сторону, – так приходил бы к нам. Хоть по воскресеньям. Или в день моего рожденья.

Он лежал неподвижно, уставясь куда-то в потолок.

– Ты такой же упрямый, как и твой маленький зуб. Два часа бьемся над ним и никак не можем утихомирить. И вылупится он на свет, лишь порядком помучив тебя.

Проговорив это, Анна погасила свет. В темноте погладила больную его головушку и молча вышла. Через минуту вернулась.

– Любош приехал ради тебя. Завтра будет ждать тебя у школы.

– Тогда я в школу не пойду! – отозвалось из темноты.

Анна вернулась в кухню, убрала молоко в холодильник, стала сметать яблочную кожуру в корзину и вдруг застыла как вкопанная.

Мусорная корзина была полна клочков бумаги. Анна вытащила первые попавшиеся. На одном красная палатка, на другом, разодранном пополам безжалостной рукой, – костер. Другие листки были искромсаны ножницами. Флаг на Аннапурне отстрижен, а четыре красных пятна, в которых только с помощью самой буйной фантазии можно было распознать четырех альпинистов, были разрезаны на восемь маленьких. С самого дна корзины Анна извлекла кусочки черного листка. Они были смяты и исчерканы фломастером. Сложив их, Анна с трудом разглядела новогоднюю елку и подарки под ней.

Со вчерашнего вечера все перевернулось вверх дном. Странно или нет, но ясно одно, думала Анна, что это сотворила я, хотя и привыкла всем и во всем уступать.

Эти рисунки я не любила, и вот они здесь, среди мусора. Мне не хотелось видеть Любоша, но минуту назад я сама попросила Вашека, чтобы он завтра встретился с ним. Когда же наступит и мой черед? И вдруг в какой-то миг ее осенило: ведь за ту войну, которую Вашек объявил Любошу, кому-то все равно придется расплачиваться. И Анна была совершенно уверена в том, что это будет она сама.

Когда зазвонил телефон, Анна еще держала рисунки в руках.

– Да, я передала ему, где ты станешь его дожидаться. – Она помолчала, послушав, что сказал ей голос в трубке, и ответила: – Я сделала все, что могла.

За матовым дверным стеклом появился силуэт Вашека. Мальчик прижал ухо к щели, потом нажал на ручку двери и теперь уже хорошо слышал голос матери:

– Это зависит от тебя. Не сомневаюсь, ты своего добьешься.

Анна положила трубку на рычаг и только потом заметила Вашека.

– Иду полоскать! – выкрикнул пойманный с поличным Коломбо и босиком помчался в кухню. Налил из кувшина ромашковый настой.

– Знаешь, а ты чудак, Вашек! Такие красивые рисунки. Почему ты их порвал?

– Я уже НИКОГДА не стану альпинистом!

Что может с уверенностью сказать о себе тридцатитрехлетний мужчина? Если он человек искренний, то, не кривя душой, признается себе, что представления, с которыми он вступал в жизнь, пока не имели ничего общего с действительностью. Некоторые мужчины считают, что слишком много испытали, другие полагают, что все уже прозевали. Любош не принадлежал ни к тем, ни к другим. Жил одним днем и не привык вести сам с собой мудреные диалоги о жизни. Он никогда не надеялся получить от нее больше, чем имел или же мог иметь. Никогда не полагался на случай, но нельзя сказать, чтоб и недооценивал. Пока что все они, эти случайности, касались других. Лавина. Метель. Мгла и лед. Сколько раз сам он рисковал, спасая других? Об этом Любош не задумывался. Зато знал наверняка, что если после падения альпинист сразу же не начнет восхождения, он никогда не вернется в горы.