Альфред Андерш - Занзибар, или Последняя причина

XЕЛАНДЕР

Мои сны всегда такие безутешные, подумал Хеландер, проснувшись около четырех часов утра; эту ночь он спал короткими, прерывистыми мгновениями, просыпаясь бесчисленное количество раз. Сон, который вспомнил пастор, происходил в каком-то мрачном маленьком отеле, в комнате с отклеившимися обоями, на самом верхнем этаже, там он жил и, раздвинув грязные шторы, видел этажом ниже женщину, которая, уцепившись одной рукой за перила балкона, беззвучно и неподвижно висела над уличной пропастью, а снизу на нее так же безмолвно взирала толпа людей, чьи глаза были полны насмешливого любопытства. Самое ужасное в моих снах, подумал Хеландер, — абсолютная безутешность пространства, в котором они разыгрываются; отель, комната, улица находятся в царстве мертвых, и тем не менее этот сон всегда начинается с воспоминания, с воспоминания об отеле, комнате, улице в Лилле, где я прожил несколько недель, когда меня после ампутации выписали из госпиталя; это было еще до того, как я получил предписание явиться в резервную часть, где и получил отставку. Отель в Лилле впечатался в его сны, как и вся безутешность, безнадежность этого города, как улицы, где размещались бордели, улицы, по которым он однажды прошел; фронтовики и тыловые свиньи стояли перед борделями в очереди; и все же реальность не была такой безнадежной, как его все время возвращавшийся сон. У меня возвращающиеся сны, подумал Хеландер, проснувшись около четырех утра и лежа на софе в своем кабинете; и первый из этих повторяющихся, поселившихся во мне снов — сон об отеле в Лилле, где для меня кончилась война. Потом было продолжение прерванного изучения теологии, обручение с Кэте, работа пастора, короткий брак с Кэте, ее смерть в родах, смерть ребенка, и потом долгий период аскезы и место пастора и больше ничего. Я все время чего-то ждал, но оно не приходило. Часто я страдал от своего аскетического образа жизни, но если быть честным, то одиночество лучше. Я больше не встретил женщину, на которой захотел бы жениться, и потому было лучше остаться в одиночестве и немного страдать от аскетизма. У меня была паства, и часто во мне действительно нуждались, и не только у постели умирающего; мои проповеди были совсем неплохи, и на вечерах, проводимых в отеле «Гамбургер хоф» за игрой в скат или за стаканом красного вина, я тоже не отставал, в общем и целом я был мужчина что надо, аскетический образ жизни не вредил мне. Он вдруг поймал себя на том, что думает о себе в прошедшем времени.

Он вспомнил, что часто ему снился и другой сон, тоже повторявшийся многократно, — сон о качелях в Норвегии. Он сидел на гигантских качелях, расположенных где-то в облаках над фьордом, и смотрел на темный ландшафт, на горы, море и фьорд где-то далеко внизу, и качели вдруг начинали качаться, вперед-назад, вперед-назад. Происхождение этого сна никак не было связано с реальностью, пастор никогда не бывал в Норвегии, но, возможно, сон этот объяснялся его давним желанием: ему очень хотелось побывать в Норвегии, хотя по каким-то причинам путешествие так и не состоялось, и он был обречен наблюдать Норвегию, качаясь во сне на гигантских качелях. Единственное, что связывало этот сон со сновидением о Лилле, была такая же безутешность и печаль, как и во сне о лилльском самоубийстве. Качели тоже качались в Норвегии, которая выглядела как царство мертвых. Эти повторяющиеся сны, подумал Хеландер, всегда были для меня самыми сильными доказательствами существования Бога, потому что всякий раз, когда я просыпался, моей первой мыслью, еще в полудреме, было: я жил в мире, который нуждается в спасении. Как-то он в течение нескольких месяцев изучал сочинения Фрейда, чтобы найти толкование своих снов, и установил, что этот человек, которого он с тех пор любил и которым восхищался, на самом деле разгадывал тайны в преддверии души: сны Хеландера были символами подавленных влечений, картинами любви и смерти. Но Фрейд не дал ему объяснений тех настроений, которыми были заполнены его сновидения; их действие было не так важно, как их настроение, которое словно заключало его в замкнутое пространство из одиночества, грязи, мрака, холода и безнадежности, а под конец еще и чудовищной пустоты, так что даже во время сна его посещала мысль: если существует ад, то он выглядит именно так. Ад не был местом, где царили невыносимый жар и огонь, где в огне корчились и сгорали люди; ад был пространством, где царил холод, он был воплощением абсолютной пустоты. Ад был пространством, где не было Бога. Сидя в темноте своего кабинета, Хелапдер подумал: я не хочу в ад. Его культя уже почти не болела; освободившись от протеза и улегшись на софе, он чувствовал лишь легкое тупое давление, вынести которое было нетрудно. Теперь, поднявшись, он медленно, преодолевая сантиметр за сантиметром, потащился из церкви к пасторскому дому; в прихожую испуганно вышла из своей комнаты экономка и спросила, не помочь ли ему, но он отказался от ее помощи и один пошел наверх; какое-то время он слышал, как она возится внизу, потом наступила тишина; было уже поздно, около часа ночи, и он решил встретить рассвет в одежде. Он только снял протез и подумал: я больше никогда не надену его.