Ксения Спынь - Дальний свет

Лаванда широко распахнула глаза:

— Зачем??

— Возникли некоторые чрезвычайные обстоятельства. Как я понял, её планы и действия грозили обернуться бедой, и медлить было бы большим риском. Тем более, я помню, вы и сами уже высказывались насчёт этого человека…

Лаванда молча смотрела на него.

— …Насчёт тех, кто продолжает вмешиваться по своей инициативе… Что допустимы более кардинальные меры.

Он притих. Где-то что-то пошло не так, подсказало чувство (поздновато, пожалуй)…

— Я совсем не её имела в виду, господин Гречаев, — Лаванда недовольно нахмурилась. — Я её не любила, это так, но это не повод истолковывать мои слова, как вам захочется.

— Что вы, что вы, никто бы не допустил подобного, — поспешил он заверить. — Я, наверно, неправильно вас понял…

— Да. Вы меня очень неправильно поняли.

Взгляд её был тяжёлым и мрачным, хотя она даже не глядела на Гречаева. Он вспомнил, предпринял ещё одну попытку:

— Если вы рассчитывали, что она расскажет что-то про уголь, а теперь…

— Да причём тут это, — Лаванда отмахнулась, печально и устало. — Я совсем о другом. Совсем, совсем о другом…

Отвернувшись, она смотрела куда-то вдаль. Затем, словно распознав отчаянные попытки понять смысл сказанного, мельком взглянула на Гречаева:

— Ладно, забейте.

Это «забейте» в её исполнении звучало до смешного нелепо. Похоже, подцепила от своего кузена — за месяц-то жизни под одной крышей.

Будто опять услышав его мысли, Лаванда без особого интереса спросила:

— Где Феликс?

— Признаться, мы давно потеряли с ним связь. Вы хотели видеть и его тоже?

— Не то чтобы. Но если он будет в Ринордийске — пусть заходит сюда. Ему, кажется, было что мне сказать.

Пожалуй, было что сказать и самому Гречаеву, но он счёл за лучшее отложить всё до лучших времён. Едва ли любые его слова возымели бы сейчас успех.

— Ему передадут при первой же возможности, — серьёзно сказал Гречаев. — Госпожа Мондалева, если о Китти… Видимо, имела место ошибка, нелепая случайность. Уверяю вас, больше этого не повторится.

— Да, — кивнула Лаванда. — Это не должно повториться.

«Не забудет, не простит», — автоматически закончил про себя Гречаев.

Несколько раз он пытался забыться. Порой получалось, но тревожно и ненадолго, затем что-то побрасывало и снова вырывало в явь. То ему казалось, что поезд тронулся (и тогда подъём! подъём! не проспать город!), то — что не поезд, а просто отцепили вагон, и везут теперь не в Ринордийск, а куда-то в глухой туман, к чёрту на кулички.

Феликс вставал, принимался ходить среди ящиков и бочек, рискуя лишний раз привлечь внимание снаружи. Вымотавшись вконец, забивался обратно в свой угол, в укрытие (там было несколько, хотя уже ненамного, теплее, чем вокруг).

Хотелось есть. Последний раз они завтракали, кажется, в то утро, когда он заметил электровышку.

Ладно, человек может жить без еды сорок дней. По сравнению с тем, сколько прошло — огромный срок.

(Без воды, правда, только два. Или пять?)

Какая разница, если поезд всё равно стоит одни сутки. В крайнем случае, там, снаружи — тонны снега, а прямо под крышей есть узкая длинная щель, это из-за неё в вагоне потёмки, а не кромешная тьма. Если вопрос станет ребром, можно подтащить ящики к стенке, вскарабкаться по ним и наскрести хоть немного — даже и отсюда видно, сколько снега туда набилось.

Хотя исполнить это, конечно, непросто. И, наверно, легко выдаст. Весомый аргумент, чтоб отказаться и придумать что-то ещё.

Ладно, уж сутки-то перетерпит, ничего с ним не случится!

От бочек пахло чем-то солёным — какой-то снедью. Нет, пытаться открыть их вслепую и голыми руками — идея, пожалуй, ещё более провальная. Хотя, была бы в них вода, он бы попробовал, не жалко. Но там… что же там…

Ему почему-то представились маслины. Огромные, жирные, они плавали в масле, разбухали и толкались одна о другую (Феликс никогда не любил их). Этот одуряющий маслянистый запах висел повсюду, он пропитал собой воздух и заполнял голову, забивал горло…

Нет, всё же надо добраться до снега, понял он. Здесь нет и не было никаких маслин.

Дождавшись, когда снаружи станет тихо — надолго, надо надеяться, что надолго — он передвинул волоком несколько ящиков; ещё несколько, тех, что поменьше, смог всё же водрузить наверх. Лестница получилось кривой и ненадёжной, но это было уже всё равно — он вскарабкался по ней, почти приник к просвету под потолком. Оттуда сразу ударило морозом, донеслись даже вроде бы далёкие голоса… Уже не прислушиваясь к ним, Феликс проскрёбся в щель пальцами — больше не получилось — и попытался что-то сделать. Ему повезло: здоровый шмат снега свалился внутрь. Феликс жадно проглотил его, пошарил ещё. Снаружи осталось немного, но ещё несколько кусочков ему перепало. (Хоть в чём-то везло сегодня).