Алла Мелентьева - Семья Рин

Они уже ждали меня, когда мы с Верой вернулись после прогулки. За углом дома стоял грузовик, но мы не заметили его, потому что подошли с другой стороны улицы.

Мы поднимались по внешней лестнице, и Вера как раз говорила, что пора забыть о скандале с Николя.

— Не дергайся ты больше. Никому ты не нужна, никто не обратил внимания. Японцам сейчас не до тебя.

Вера шла впереди, держа сумку с покупками. Я вела Лорда. Собака внезапно начала рычать и лаять.

— Что с тобой, Лорд?

— Наверное, крысу учуял. Быстрей — надо успеть переодеться и накраситься, — сказала Вера и внезапно резко остановилась, заметив, что дверь в нашу комнату слегка при — открыта.

— Что это?.. Почему?..

Мы переглянулись. И она, и я точно знали, что дверь должна быть заперта.

После небольшого колебания Вера поставила сумку на ступеньки, поднялась на площадку и с опаской распахнула дверь.

В комнате нас ждали несколько японских солдат и Степанида.

— Боже мой! Что, черт возьми, здесь происходит? — сказала Вера, уже понимая, что стряслось.

Я растерянно стояла за ее спиной, сдерживая беснующуюся собаку.

Главный из японцев сделал шаг нам навстречу.

— Ирэн Коул? Ирэн Коул? — Он поочередно указал пальцем на меня и на Веру; он страшно коверкал мое имя.

— Это я, — сказала я.

— Ирэн Коул? Быстрей, быстрей! Вещи! Десять минут!

Наша ленд-леди подскочила ко мне, бормоча вполголоса:

— Они пришли и ждут вас здесь уже час… Что я могла сделать? Дай-ка, я уведу Лорда, а то как бы не пристрелили под горячую руку…

Я отдала ей поводок, и женщина быстро увела собаку на свою половину. С тех пор мы с ней никогда не встречались, и у меня почему-то осталось ощущение, что ее больше заботила судьба Лорда, чем моя.

Я стала испуганно доставать свои вещи, протискиваясь в тесноте между японцами, которые и не подумали выйти на площадку. Японцы ждали, наблюдая за моими сборами молча, не вмешиваясь, не понукая. Может быть, в глубине души они сочувствовали мне.

Вера металась от них ко мне:

— Нет! Нет! Постойте! Как можно! За что же ее? Она просто танцовщица! Мы ничего плохого не делали! Разве нельзя ей остаться здесь?

Увидев, что словами ничего не добиться, она бросилась к свалке своей одежды и стала перерывать ее в поисках вещей, которые могли бы мне пригодиться в лагере.

Она вытащила белье и одежду и стала помогать мне собираться.

— На вот, возьми, пригодится!.. — тихо сказала она и незаметно сунула мне в сумку пачку денег.

По ее лицу текли слезы, но она не обращала на них внимания.

Ей что-то еще пришло в голову. Она быстро вытащила все деньги, которые у нее хранились, и попыталась всунуть их японским солдатам.

— Возьмите! Пожалуйста, возьмите! Бедным солдатам трудно, тяжело сейчас, я знаю, деньги им не помешают… — Она стала всхлипывать. — Обращайтесь с ней хорошо, пожалуйста, прошу вас! Не обижайте ее!..

Солдаты стали отталкивать ее, но не сильно. Один для острастки замахнулся.

Я попыталась ее успокоить:

— Не плачь, со мной все будет хорошо. Они все равно давно должны были меня забрать. Это просто лагерь для интернированных. Это даже не тюрьма. Война ведь когда-то же кончится. Меня выпустят. Не надо так беспокоиться.

У меня даже получилось улыбнуться.

По-прежнему всхлипывая, Вера стала жать мне руки, прощаясь, совала скомканные деньги. Потом она спохватилась и снова пристала к японцам:

— Куда вы ее везете? Где это место, где оно? Пожалуйста, скажите! Я буду навещать ее!

Один из солдат снова замахнулся, видимо, посчитав ее слишком навязчивой.

— Я готова, — сказала я.

Главный японец жестом показал, чтобы я шла за ним.

Мы все спустились на улицу. Вера улучила момент и обняла меня на прощание.

— Айрини, я найду тебя! Не падай духом, дорогая! Прошу, пожалуйста, держись! Береги себя!

Я помню, что ее лицо было искажено от слез, как у обиженного ребенка.

Когда я забиралась в грузовик, Вера забросила туда вещи, которые она посчитала нужным собрать для меня. Она остановилась неподалеку и с горестным выражением наблюдала за нами. Я села на деревянную скамью и в последний раз помахала ей рукой. Грузовик тронулся.

То и дело вытирая мокрые щеки, Вера махала вслед и что-то кричала мне ободряющим тоном, но слов было уже не разобрать.

Как ни странно, я восприняла интернирование довольно спокойно, может быть, потому что в мыслях давно готовилась к нему. Только воспоминание о слезах, которые без остановки текли по щекам Веры, когда она провожала меня, не давали покоя, больно резали по сердцу. Мне было ужасно жаль ее из-за этих слез, будто она приняла на себя удар моих невзгод. «Как же она, бедняжка, будет теперь выступать без партнерши? — подумала я. — Как же я подвела ее своим глупым американским гражданством!»