Ивайло Петров - Облава на волков

— Что от нас требовалось, то мы и сделали, — сказала с равнодушием хирурга тетка Дона, — А там пусть муж да свекровь со свекром решают.

Мужа и свекрови в комнате не было, а свекор сидел, повесив голову и уставившись в пустой стакан перед собой. Почувствовав, что взгляды обращаются к нему, он махнул рукой, и этот жест отчаяния был так выразителен, что люди поняли его и прониклись к нему искренним сочувствием. Все село знало, что он, спрятав гордость в карман и нарушив стародавний обычай, сам ходил свататься к Троцкому, и только его благородство и великодушие спасли его достоинство от всеобщих насмешек и порицания — он не потребовал от будущей снохи даже приданого. Теперь же в благодарность она поставила его перед постыдным и страшным выбором — принять ли ее с ее бесчестием или вернуть после того, как она уже вошла в его дом. Все, затаив дыхание, ждали, как Жендо решит эту дилемму. Между тем Троцкий словно бы еще не осознал, что произошло, или же осознал трагизм ситуации столь ясно, что не в состоянии был ни двигаться, ни говорить. Он сидел бледный, как полотно, глаза его беспокойно перебегали с одного конца стола на другой, а рука безжизненно лежала на колене фельдфебеля. Сам фельдфебель пучился на противоположную стену и больше, чем когда-либо, походил на Далай-ламу. Лишь правая его рука, при всех обстоятельствах верная своей привычке, тянулась ко рту, и в гробовой тишине слышно было, как он плюет на пальцы: тьфу, тьфу, тьфу.

— Вот ведь как! — вздохнул наконец Жендо. — Коли захочешь чего-нибудь до смерти — никогда и не получишь.

Толпа с улицы продолжала напирать в дверь, и комната теперь была уже набита битком. Все хотели услышать, что еще скажет Жендо, но он замолчал.

— Как это не получишь, кум? — подал голос Стоян Кралев. — Ты хорошую сноху получил, работящую, а это самое главное. Все остальное вздор.

— Кум! — сказал Жендо. — Ты все про Россию толкуешь, как будто вчера оттуда приехал. А я тебе скажу, что Россия — это Россия, а мы — это мы. Там люди могут на головах ходить, в церкви не венчаться, из одного котла есть и жен общими объявить. Дело хозяйское. А мы простые болгары, по-болгарски и живем.

— Не по-болгарски, а по-буржуазному…

— Я не буржуй, но я и не камунис. Я знаю одно: женщина должна под венец честной идти. Из бабы, которую другой мужик уже оседлал, ни матери не получится, ни хозяйки дома.

— Извини, кум, но глупые ты слова говоришь!

— Может, я и глупый, — сказал Жендо. — И ты меня извини, кумовья мы с тобой, но коли ты такой умный, скажи: твоя жена продырявленная к тебе пришла и, если б пришла дырявая, взял бы ты ее иль нет? Вот что мне скажи!

В толпе раздался гогот, жена Стояна Кралева пристыженно опустила глаза, а он пожал плечами — с темным человеком разве договоришься?

— На этом свете любое дело уладить можно, — сказала тетка Дона, когда гомон затих. — Кто кашу заварил, тот пускай и расхлебывает. Пятнадцать декаров, и — кто старое помянет, тому глаз вон.

То, что говорилось в комнате, тут же передавалось из уст в уста в сени, а оттуда во двор, и уже со двора послышался многоголосый возглас: ух ты, целый надел!

Жендо не поддержал, но и не отверг идею тетки Доны ни словом, ни взглядом. Казалось, разочарование притупило остальные его чувства, так что все сделалось ему безразлично.

— Чужую беду руками разведу, Дона! — сказал кто-то. — Была бы ты на месте Радки, отец за тебя хоть пядь земли дал бы? И чего ты лезешь куда не просят? Жендо сам свое слово скажет.

— Жендо сейчас как мешком ударенный — даст маху, потом будет на себе волосы рвать, — сказала тетка Дона. — А мне он племяш, я не позволю, чтоб его вокруг пальца обвели. Коли им накладно, пусть берут девку назад. Женская честь еще дороже стоит.

Теперь общее внимание сосредоточилось на Троцком. Он был по-прежнему бледен, как мертвец, и не открывал рта. Молчал и его идол, уставившийся на противоположную стену, и лишь изредка поплевывал на пальцы правой руки. Молчали все, и длилось это так долго, что молчание сделалось зловещим и невыносимым. Тогда появилась тетка Груда. Никто не заметил, как она вошла, словно она пролезла у людей меж ногами, поникшая, с упавшим на плечи платком, измученная и жалкая. Она встала рядом с мужем и сказала спокойно, как говорят на пределе отчаяния:

— Отдавай, муженек, сколько просят земли, столько и отдавай, глаза б мои на нее не глядели!

Она выходила в другую комнату и говорила с дочерью, то есть этими словами подтвердила ее бесчестье. Толпа ответила новым залпом восклицаний. Так была раскрыта одна из загадок этого вечера. Оставались еще две — кто обесчестил Радку, женатый мужик или холостой парень (над этой тайной село будет ломать голову позже), и даст ли отец землю и сколько даст. Бывший фельдфебель Чаков осторожно убрал руку Троцкого со своего колена, сказал «встать!» и встал. Люди расступились, образовав проход, и он вышел. Жендо, схватившись за голову, тоже встал и вышел вслед за ним.