Ивайло Петров - Облава на волков

Он явно применял урезанную процедуру, и старики начали ворчать, что он не прочел не только ни одного тропаря, но даже и притчи о браке в Кане Галилейской, где молодой Иисус совершает первое свое чудо — превращает воду в вино. Он дал молодоженам отпить из чаши, обвел их три раза вокруг аналоя, и больше делать ему было нечего. Но воркотня стариков, полагавших, что он провернул венчание с непозволительной быстротой, видно, задела его, и вместо того, чтобы отпустить молодоженов к их близким, которые приготовились к поздравлениям, он открыл требник и прочел еще одну молитву. «Царь царствующих и Господь господствующих, прими пришедших к тебе во святое имя твое и во имя сына твоего возлюбленного Иисуса Христа! Изгони из душ наших всякую немощь, всякое неверие, всякий дух нечистый, подземный, огненный, зловонный, дух похоти, сребролюбия, блуда, отгони от нас всякого беса нечистого, безобразного, бесстыдного. Боже, отгони от раба твоего Койчо и рабы твоей Радки всякое наущение дьявольское, всякую язву сладострастия, похоти, прелюбодеяния, непотребства, бесстыдства. Соблюди с ними и души наши, ибо ты всемогущ, господи, и тебе славу воссылаем — во имя отца и сына и святого духа, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».

Позже, когда эта проделка стала известна в селе, Иван Шибилев подробнейшим образом рассказал мне, что и как произошло, и я только тогда вспомнил, что с той же бородой и азиатскими усами, тонкими и длинными, как усы царей первого болгарского царства, он играл какие-то роли на сцене нашего клуба. Он хотел, по его словам, отслужить все как положено, но в какой-то момент увидел, что в притвор вошел и остановился там причетник дед Христаки. Тот с вечера знал, что из-за болезни отца Энчо воскресная служба не состоится, но, вероятно, звон церковного колокола привел его в церковь, а так как он не был предупрежден о приезде могиларовского священника, которого хорошо знал, он мог сорвать весь спектакль. Потом выяснилось, что старик, вошедший в притвор, был совсем другой человек, к тому же в церковь он и входить не стал, но Иван Шибилев сбился и, вместо того чтобы почитать, к примеру, послание апостола Павла к эфесянам или евангелие от Марка, спел молебен об одержимых бесами.

Вечером, вернувшись с престольного праздника, многие пришли на свадьбу, и дом Жендо заполнился народом. Одни зашли почтить свадьбу, другие — выпить и поесть после престольного праздника. Жендо, вероятно, предусмотрел наплыв гостей и сразу же после венчания прирезал двух ягнят и одного поросенка. Посреди двора он поставил столитровый бочонок, у крыльца еще один, и гости, особенно любители выпить, толпились возле них, наливали себе в миски и пили за здоровье молодоженов. Жендо справлял свадьбу на широкую ногу и хотел, чтоб все это видели. Время от времени он выходил к гостям во двор, угощал их, звал к столу и все повторял:

— Ешьте, люди добрые, ешьте и пейте, однова сына женю!

В одной из комнат были собраны самые близкие люди, посаженые, сваты, родня и, разумеется, бывший фельдфебель Чаков. В конце стола сидел волынщик, красный как рак оттого, что он постоянно надувал мех волынки, рядом с ним какая-то женщина пела скрипучим козьим голосом, кое-кто пытался ей подпевать, другие с лихими возгласами порывались пойти в пляс. Запотевшие оконные стекла дрожали от топота плясунов, две лампы мигали и трещали от дыма и копоти. Несколько раз появлялась и Радка. Откинув фату за плечи, она подкладывала еду и доливала питье. Свекровь, тетка Кита, ласково указывала ей, куда что класть, и Радка подчинялась ей, бессознательно и плавно двигаясь вдоль стола. Если кто-нибудь заговаривал с ней, она отвечала удивленным взглядом, улыбалась одними губами и выходила из комнаты. Жендо, уже разгорячившийся, в расстегнутой на груди рубахе, часто поднимал стакан и кричал во все горло:

— Веселись, сват!

— Благодарствую, сват! — отвечал Троцкий, сидевший у правого колена бывшего фельдфебеля и словно опасавшийся, что оскорбит его, если заговорит с кем-нибудь другим.

В разгар веселья Жендо вытащил из кармана маленький наган, направил дуло в потолок и выстрелил три раза. Женщины завопили, волынка поперхнулась и замолчала, с потолка, на котором появились три дырки, на стол посыпалась штукатурка. С улицы к окну приникло множество лиц, и весь дом притих. Жендо, улыбаясь, вынул гильзы из барабана и вместе с наганом сунул в карман. В комнате наступила неловкая тишина. Женщины многозначительно переглядывались, и на их лицах появилось виноватое выражение, словно поблизости вершилось или вот-вот должно было свершиться нечто таинственное и постыдное, и в то же время неизбежное, как обряд жертвоприношения, о чем можно было говорить только взглядами.