Он выдал себя, выдал, определенно выдал: никто из посещавших когда-либо нашу воскресную школу не назвал бы Папу святым отцом. Так никогда не скажет ни один, даже самый захудалый, протестант. Мой якобы старый друг был разоблачен, но, поскольку не знал, что разоблачен, продолжал энергично действовать. Вынул из моих пальцев и отнес на кухню пустой стакан, вернулся и поставил у моего изголовья едва початую бутылку «бехеровки». Затем, пошарив по карманам кожаной куртки, извлек завернутую в обрывок газеты небольшую рюмку толстого стекла.
— Альберта будет отмерять тебе дозу, — сказал он, — Альберта будет отмерять дозу, а ты не торопясь, маленькими глотками будешь пить вот из этой рюмки. Позор, дружище, — в его голосе зазвучали осуждающие нотки, — ты — один из величайших на свете алкоголиков, а лет десять, если не больше, не держал в руке рюмки. Как такое вообще возможно? — Он посмотрел на меня сурово и задумчиво. — Как такое возможно? — повторил, на сей раз адресуя вопрос самому себе, и тут же сам себе ответил: — Вопрос, пожалуй, чисто риторический. Ты десять лет не держал в руке рюмки, поскольку десять лет жрахаешь исключительно стаканами или прямо из горла. Методика пития, как сказал бы Колумб Первооткрыватель, разладилась. Окстись, дружище, пользуйся рюмкой и слушай стихи. Пока.
Оба бандита, издевательски мне козырнув, направились к входной двери, и минуту спустя входная дверь со стуком за ними захлопнулась.
Я посмотрел на Альберту, а она едва заметно улыбнулась и сделала первый шаг в мою сторону.
— Я вас видел около банкомата, — сказал я жалким голосом, — пялился на вас и был уверен, что вы — последняя любовь моей жизни.
— Около банкомата? — Альберта очень красиво подняла брови. — Вполне возможно, я довольно часто пользуюсь банкоматами. И когда же это было?
— Не знаю, может, сорок, может, сто сорок, а может быть, пару дней назад. Во всяком случае, был чудесный июльский день.
Альберта подошла ко мне и склонилась надо мной, и я увидел очертания прекраснейшей груди — прекраснейшей среди стран — участниц Варшавского договора, с ходу захотелось мне подумать, но ведь ситуация в мире изменилась, и теперь передо мной были очертания прекраснейшей груди Атлантического пакта, или прекраснейшей груди Европейского сообщества, или самой прекрасной груди среди стран — кандидатов в Европейское сообщество. Альберта склонилась надо мной, положила ладонь мне на лоб и сказала, а точнее, прошептала:
— Не может быть, чтобы тебя так долго не было. Ведь уже зима, идет снег, лютует мороз, скоро Рождество.
12. Все стиральные машины на свете
Откладываемая на неопределенное время идея починки старой либо покупки новой стиральной машины, пожалуй, почила в бозе сама собой, независимо от моих слабостей. В жизни я пропил кучу денег, истратил на водку целое состояние, но ни разу не опустился до того, чтобы пропить сумму, предназначенную на починку машины. Признаюсь я в этом не с гордостью, а со стыдом. Ибо суммы, предназначенной на починку стиральной машины, я не пропивал исключительно потому, что никогда никакой суммы на починку стиральной машины не предназначал. Не успев предназначить некую сумму на починку стиральной машины, я ее пропивал вкупе с другими, еще ни на что не предназначенными суммами. Я пропивал деньги, еще не успев придумать для них иного назначения, ergo [3] Следовательно (лат.).
, имею право сказать, на первый взгляд самому себе противореча (но лишь на первый взгляд, ибо по сути я просто перехожу от частного к общему), — следовательно, имею полное право сказать: да, я пропил деньги на починку стиральной машины, пропил деньги на несколько починок, пропил деньги на капитальный ремонт… эй, что я говорю? Какой там ремонт! Я пропил деньги на покупку новой машины, пропил несколько новых машин, пропил тысячу новых машин, пропил миллион новых стиральных машин-автоматов, пропил миллиард стиральных машин новейшего поколения, пропил все стиральные машины на свете.
Что на душе у человека, который знает, что пропил все стиральные машины на свете? Отвечаю: душа его рвется ввысь, а мысль вибрирует, как барабан на последней стадии отжима. Когда на сердце камнем лежит тяжесть миллиарда пропитых стиральных машин, это невыносимо. Но когда ты поднимаешь печальный взор и видишь, как стаи белокрылых стиральных машин парят в водянистом небесном просторе, точно эскадрильи папских вертолетов, ты понимаешь, что тебе дано больше, чем другим. Тебе дан особый дар, и если ты выживешь, если раньше времени не врежешь дуба, смело отправляйся на поиски всех утраченных стиральных машин и даже — да, да — на поиски всех утраченных вещей.
Читать дальше